Марсианская роза - [73]

— Я все к тому, — сказал тогда Бык, — что настоящему пацану в одиночку Марс не потянуть, всегда крепкое плечо кореша требуется.

— Это ты предлагаешь, чтобы мы друг за друга мазу держали? — сообразил я.

— У нас тут своя кентовка, — сообщил Бык. — Народ к тебе пригляделся немного, ты вроде пацан правильный. Как решишь?

Российский преступный мир везде оставил свои следы. И во всех тюрьмах, где сидели российские уголовники, они устанавливали свои правила и обычаи. Остальным приходилось с этим мириться, даже мафия боялась связываться с российским преступным синдикатом. А я уже оценил все преимущества пребывания в семье. Одни плюсы пока с ней усматривались, а на домашний взнос у меня все еще хватало, еще бы и осталось для себя лично. Жить в кентовке для меня значило приблизиться к исполнению вынесенного мною приговора. Сами потом поймете — почему!

— А чего тут гадать? — пожал я плечами. — Одному, блин, в сортире сидеть хорошо, никого не смешишь и не пугаешь. Помнится, был один президент в России когда-то, вот он-то говорил, что человек есть общественное животное[1]. Раз такие люди об обществе хорошо говорили, кто я такой, чтобы с ними спорить?

— Ну, ты, Молчун, завернул! Просто не мог согласиться? — сказал Бык не без восхищения и, как мне показалось, с некоторым облегчением. — Пойдем, я тебя с новыми кентами познакомлю.

Кентовка была немногочисленная, но спаянная, из тех работяг, которых я уже для себя приметил. Женя Дударь, Жан Девилье, Ваник Тарасян да Лука, которого по фамилии никто не называл. Лука и Лука.

Проставлялся я обстоятельно, не знаю, что там Бык про меня наплел, но официант в пререкания не вступал и выставлял все, что мы заказывали, как графу Монте-Кристо, после того, как он камешки из сундука на деньги обменял. Мне денег было не жалко, пока мне их некуда было копить. Разошлись мы уже во втором часу ночи, при этом Бык загрузился по самую ватерлинию, поэтому в кубрике сразу пошел на абордаж койки.

— Падай, ара! — сказал Тарасян, показывая на заправленную койку. — Будешь в нашей комнате шестым.

— Тогда я хоть за шмотками в свой «Хилтон» схожу, — предложил я.

— Завтра сходишь, — прогудел молчавший весь вечер Лука.

Он потянул с себя свитер, обнажив торс, и на правом бицепсе его я заметил татуировку в виде черта, подкидывающего уголь в задницу ангелу. Мне эта татуировка говорила о многом: во-первых, Лука побывал на Венере и работал на трансурановых шахтах, во-вторых, он там ни в грош не ставил актив, а в-третьих, наколку эту ему делал Пака Живоглот, который сел за полгода до моего освобождения и сейчас отбывал в Северной зоне Мангышлака четвертак. Как известно, Пака татуировок посторонним людям не делал. Только тем, кого лично знал и сильно уважал при этом.

Лука сел на кровать, достал из-под нее два стакана и плоскую литровую бутылку виски. При этом я заметил, что виски было того сорта, который в баре и кредитном магазине не продавался. Это тоже было очень интересно, вряд ли Лука эту бутылочку с Земли привез и для меня, как для дорогого друга, хранил.

Лука разлил виски в стаканы.

Жан к тому времени уже спал, обнимая подушку, Ваник Тарасян освободился от комбинезона и в дорогих пуховых подштанниках пьяно побрел в биотуалет кубрика.

— Хорошо держишься, — похвалил Лука. — Выпьем?

— А то! — согласился я.

И в самом деле, мне, блин, их дозы семечками казались. В Сибири на торфоразработках мы побольше на грудь принимали. И хотя сейчас пить мне уже не хотелось, две трети стакана я выцедил как молоко или минералку, даже закусывать не стал.

Лука поднял голову, и я увидел длинный извилистый шрам, пересекающий его подбородок и часть горла. Тут, блин, и сомнений быть не могло — резали его когда-то, и резали хорошо, нормальный человек после таких ран не выживает.

— Закон кентовки знаешь? — трезвым голосом спросил Лука.

— В зоне проходил, — хотел отмахнуться я.

— Я — для кента, — сказал Лука, тяжело глядя на меня, — кент — для меня. Все остальные — мусор.

Жизнь в кентовке всегда чуть другая, чем в одиночку. Проще выживать. Но и ответственность возрастает. Отвечаешь не только за себя, но и за «семью», за каждого ее члена.

Так я оказался в их комнате. Теперь это был и мой дом. На весь срок контракта. Наверное, если ничего в моей жизни не изменится.

— Если работа мешает отдыху, — сказал Бык, вытирая обеими руками лицо, — надо бросать работу. Скажись больным?

Все равно лицо у него осталось измятым, словно туалетную бумагу кто-то перед употреблением смял.

— Не могу, — вздохнул я. — Напарник приболел. Ты же знаешь, мы не зря все сменами разбежались. Представляешь, что было бы, если бы вся кентовка вместе работала?

— Жаль, — сказал Бык. — Я сегодня шкурок погонять нацелился.

— Лука поможет, — сказал я.

— Лука не может, — Бык сидел со страдальческой мордой, будто я у него на завтраке апельсин украл. — Он сегодня повышенные обязательства взял, две смены ишачит. Вторую смену он с Ваником будет работать.

— Два сачка в одну смену? — удивился я.

— Ты, брат, не прав, — загадочно сказал Бык. — В такие смены каждый за двоих пашет.

— Объяснить можешь? — прямо поинтересовался я.