Марсианин - [12]
В училище вообще очень гордились знаменитыми земляками, и правильно делали, что гордились, потому что такая гордость воспитывает патриотизм, если, конечно, земляки действительно люди стоящие. Когда профессор Калейн, читавший курс физики, говорил о Даниэле Габриэле Фаренгейте, который придумал собственную температурную шкалу (до наших дней в США все изобретают, как от нее избавиться и перейти на всемирно признанную шкалу Цельсия. Но привыкли и избавиться не в силах), он тоже подчеркивал: «Фаренгейт родился в Данциге!» — однако палец вверх не поднимал…
Как бы ни были занимательны лекции, как бы напряженно ни составлялись расписания экзаменов и зачетов, всего времени они заполнить не могли, да и не должны заполнять. И с какой бы истовостью ни учился молодой Цандер, какие бы замечательные примеры студенческого прилежания ни являл он современникам и потомкам, все-таки занятия в королевском училище были для ума. Пусть все, что для ума, — это главное, фундаментальное, на годы определяющее жизнь, но единственным оно быть все равно не может. Потому что живому человеку для того, чтобы оставаться живым человеком, непременно надо иметь еще что-то и для души. Все равно что: любовь, путешествия, гербарий какой-нибудь, тайную тетрадку собственных стихов, но надо! Страстью души и отдыхом, причем отдыхом настоящим, освежающим, дающим покой уму и телу, отдыхом от всех аудиторных и лабораторных наук была для Цандера наука. Большего удовольствия ничто ему во всей его жизни никогда не доставляло.
Тихо Браге в четырнадцать лет был поражен той точностью, с какой наступило предсказанное звездочетами солнечное затмение. Поражен не самим явлением затмения, а именно возможностью вычислить его. Среди войн и бунтов, мелкого дорожного разбоя и крупного придворного воровства, среди коварства союзов и измен, среди всей зыбкости и непрочности жизни, оказывается, существовало нечто вечное, прочное, неподвластное даже воле монархов, что-то надежное и постоянное. Он влюбился в астрономию благодаря затмению Солнца. И мы можем сказать: Тихо Браге начал заниматься наукой в четырнадцать лет.
Переплетчик Майкл Фарадей случайно попал на лекцию знаменитого химика Дэви, и лекция эта привела его ум в смятение. Он написал Дэви письмо и попросил принять его лаборантом в Королевский институт. Дэви принял переплетчика, и мы знаем: Майкл Фарадей стал заниматься наукой в двадцать два года.
Народоволец Николай Кибальчич, уже приговоренный к смертной казни по делу об убийстве царя Александра II, за несколько дней до смерти составил проект ракетного воздухоплавательного прибора. Кибальчичу было двадцать восемь лет.
Почти всегда можно найти деталь биографии, определяющую время старта человека в науку.
Когда начал заниматься наукой Фридрих Цандер? Очень трудно на такой простой вопрос ответить. Впечатление такое, что он всегда ею занимался, с тех пор, как сознание его начало улавливать самые примитивные связи окружающего мира.
«Мальчиком я читал с особым вдохновением книги и рассказы из области астрономии и межпланетных путешествий», — писал Цандер в автобиографии. Однако ж многие мальчики увлекаются такими книжками, что-то поджигают, сплавляют, сливают, выпаривают, короче, познают мир. Но ведь немногие, согласитесь, об этом пишут! Маленький Влез Паскаль заметил, что, если постучать по фаянсовому блюду ножом, а потом приложить к нему палец, звук исчезнет. Наверняка и до Паскаля какие-нибудь ребятишки забавлялись этакой безделицей. Но Паскаль написал об этом сочинение! Ему было 12 лет. Цандер был слеплен из того же теста. Школьник Фридель заводит две тетради: «Тетрадь I. Всевозможные опыты и расчеты. Моя первая тетрадь подобного рода». «Тетрадь II. Расчеты, опыты и заметки и т. п.». Первая запись датирована 12 января 1904 года. Записи очень своеобразны. Это и не рабочая математическая тетрадь, и не дневник, и не записная книжка, это все вместе. Несколько страниц вычислений могут закончиться списком полученных на рождество подарков. Он совершенно не заботится о последовательности, нигде не разъясняет, не расшифровывает, бросает вычисления, когда уже видит ответ, вводит терминологию, лишь ему понятную. Бесспорно, что все эти записи он ведет только для себя. Если бы человек планировал показать, скажем, свои математические расчеты другим. он бы писал иначе. Цандер явно не предполагает, что эти тетради будет кто-то читать, В этом случае, из уважения к читателю, он должен был бы позаботиться о стиле, строе, логике написанного им. Конечно, все изъяны этих тетрадей очень затрудняют работу исследователей его творчества, по одновременно дают новую краску для его духовного портрета: ни в каких поощрениях этот мальчик не нуждается, никому пыль в глаза не пускает: «Вот какой я молодец!» — и даже мнением окружающих относительно хода и результатов своих изысканий тоже, очевидно, дорожит мало. Он испытывает потребность самовыразиться и удовлетворяет ее. Все. Ничем другим появление этих тетрадей объяснить нельзя.
