Марсианин: Цандер. Опыт биографии - [36]

Путь совершенно оригинальный, потому что все современные Цандеру пионеры космонавтики, не хуже его понимая ракетные несовершенства на малых скоростях и высотах, все-таки не находили в себе смелости запрячь в одну космическую повозку и ракету и аэроплан.

Чем больше размышлял Фридрих Артурович над своей конструкцией, тем больше она ему нравилась. Вместо двухсоттонной ракеты-чудовища получался довольно изящный самолетик весом от 5 до 10 тонн, то есть в пределах того, что уже сделано и летает, например «Илья Муромец» Игоря Сикорского. «Сильно развитая авиационная техника и научная разработанность аэропланных конструкций вообще лучше предотвратят опасности, могущие встречаться при полете, нежели это возможно при подъемной ракете, и этим облегчает наиболее быстрое выполнение проекта», — писал Цандер. Его «особо высоколетающий аэроплан» будет заведомо меньше ракеты Циолковского, а значит, вся конструкция легче, дешевле, и сделать такой аэроплан окажется проще. Все крылья, пожалуй, сжигать не надо. Ведь крылья можно использовать при возвращении на Землю или для посадки на Марс. Корабль войдет постепенно в плотные слои и спланирует. И дальше: ракета, право же, куда ближе к снаряду Жюля Верна, ускорения при ее старте очень велики, а его аэроплан будет набирать высоту плавно, перегрузки будут минимальными. А раз он двигается медленнее, то и управлять им проще, между тем как в ракете, писал Фридрих Артурович, возможны «большие последствия недосмотров из-за быстроты изменений скорости». Наконец, и испытывать его конструкцию в опытных полетах куда удобнее. Можно разбить все испытания на этапы: отработал на одной высоте — поднимайся выше. Безусловно, «…комбинация ракеты с аэропланом дает возможность использовать для межпланетных путешествий огромный опытный материал, накопленный авиацией».

Теперь надо все точно обсчитать и начинать чертить. Как только все обрисуется в общих чертах — сделать модель. Модель не бумага. Он уже давно убедился, что для людей несведущих, поверхностных модель — нечто такое, что можно потрогать руками, — важнее всяких расчетов. А нередко случается, что именно от таких людей зависит все твое будущее. Да, непременно модель! Ну а потом ставить вопрос о постройке корабля. На Марс! На Марс!

А за окном желтела осень 1917 года…

Сегодня, когда Тушино стало одним из районов Большой Москвы, соединенным с центром города линиями метрополитена, троллейбусов и трамваев, трудно представить себе Тушино 1917 года. Это был даже не пригород. Пригородом называлось то, что уходило по Петроградскому шоссе за Александровский[25] вокзал: фабрика Дукс, Ходынское поле, Петровский парк. Петровско-Разумовское было уже далеким пригородом, а о Тушине и говорить нечего. Добраться в Москву из Тушина было тогда не легче, чем сегодня из Серпухова. Отдавая каждую свободную минуту своему проекту, Цандер редко бывал в городе.

В дни Февральской революции, когда стало известно о низвержении дома Романовых и отречении Николая от престола, общему ликованию не было конца. Латышские коммунисты организовали в Москве митинг и многолюдную демонстрацию. «Долой царизм! Долой войну! За восьмичасовой рабочий день!» — кричали демонстранты. Из казарм на Немецкой[26] улице в них стреляли офицеры.

В Москве было много латышей, с марта 1917 года даже выходила большевистская газета «Социал-демократ» на латышском языке, работал латышский клуб «Цыня» («Борьба»). В апреле после решения Московского комитета большевиков многие латыши вступили в отряды Красной гвардии.

Однако февральская победа никаких перемен в жизнь рабочих не принесла: демократизация шла в основном на словах, а не на деле. Ненавистная война продолжалась. Цандер чувствовал, как день ото дня росло недовольство рабочих, чувствовал, как все более нервозным, напряженным становился весь внутренний ритм заводской жизни. Фридрих Артурович просматривал газеты, слушал рассказы рабочих и все яснее понимал, что Временное правительство действительно временное, что время великих преобразований великой страны только начинается. Завод лихорадило. Бесконечные сбои в поставках сырья, в снабжении энергией ломали все графики и планы. Волнения рабочих, митинги, открытые выражения недоверия правительству и требования передачи власти Советам, ожесточенная борьба большевиков с меньшевиками и эсерами в самих Советах, призывы буржуазных лидеров к прекращению всякой борьбы и наведению порядка — вот что такое осень 1917-го на заводе «Проводник». Даже человеку, политически искушенному, разобраться во всем этом было нелегко, а тем более Цандеру, который в подобных вопросах был человеком малоопытным. Люди, его окружавшие — в основном эвакуированные рижане, — по своим симпатиям и убеждениям были людьми очень разными. На «Проводнике» работало немало большевиков, активных партийцев, у них были откровенные противники, убежденные, что революция Россию погубит, а между этими полюсами находились просто люди, пережидающие смутное время, мечтающие только об одном: скорее бы кончилась война, скорее бы вернуться в Ригу, а там все как-нибудь образуется.