Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев - [69]

Их вели от одного партизанского отряда к другому, в общей сложности несколько сотен километров. В это время Нёмка заболел экземой, которая начала распространяться по всему телу. Кроме того, он совсем истер ступни, его ноги были в болячках и мозолях.

Пока они подошли к фронту, их лагерь становился все больше, поскольку постоянно добавлялись раненые, женщины и дети.

Рядом с городком Велиж удалось перейти линию фронта. Там их разделили на группы: кого в армию, кого в больницу, кого в тыл, а кого-то в школу партизан-подрывников. Нёмку и Исаака сразу послали в школу подрывников, где подробно изучалась работа с взрывными веществами и проведение саботажных действий. Через несколько дней в эту школу был также отправлен Наум…[206]

В этой группе, видимо, больше было партизан, а детей, женщин, пожилых людей – меньше. Такой вывод напрашивается из того факта, что в пути она была всего месяц, и ей удалось перейти линию фронта с местными проводниками даже после закрытия ворот.

Подтверждение тому, что в группе капитана Латышева были в основном партизаны, содержится в уникальном документе – письме бывшей узницы Минского гетто, партизанки Ривы Сосланд, адресованном другу ее брата Зяме Савиковскому[207] и датированном началом 1944-го. В письме Рива не только конкретно указывает время перехода – с 12 сентября по конец октября 1942-го, но и характеризует состав группы: “группа командиров”.

В публикуемом фрагменте письма отразилась история, характерная для белорусских евреев, которые чудом спаслись из гетто.

Из письма Ривы Сосланд

Тебя, конечно, интересует моя история. По-видимому, тебе кое-что известно, раз ты узнал о моем существовании от кого-то. Но все же я напишу вкратце.

Помнишь моего папу? Он был болен гипертонией и на почве этого у него получилось кровоизлияние в мозг; отсюда и развился левосторонний паралич. Этот паралич нас всех задержал в Минске. Всей семьей остались у проклятого Гитлера. Пришлось много чего пережить, каждый день ждать очередного погрома, похоронить многих подруг, друзей и близких.

Нет таких сил, чтобы выразить все виденное и пережитое еврейским народом. Шесть месяцев я жила в гетто – это лагерь для евреев, огороженный столбами и железной колючей проволокой. Это гетто занимало территорию от еврейского кладбища до татарского моста с мелкими грязными улицами. В каждой маленькой комнате были три-четыре семьи, так как в этот “городок” перешло около 70–80 тысяч евреев.

В лесах Белоруссии было в то время много партизанских отрядов. Я была связана с одним отрядом, но меньше всего надеялась, что смогу очутиться в его рядах. Словом, 24 декабря 1941 года я ушла из гетто, ушла с мыслью лучше умереть в лесу, замерзнуть, но не умереть от немецкой руки.

Итак, я начала партизанить.

Трудно мне, Зяма, было в лесах. Целых 11 месяцев я находилась в болотистых лесах, жутко одичала. Много раз пришлось прощаться с жизнью, но… такой мой удел. 12 сентября с группой командиров я ушла на связь в Москву.

Дойти до Москвы было нелегко; кругом засады, полицейские управы встречались по дороге.

Пришла в Москву в октябре 1942 года. Там наше белорусское правительство направило меня на учебу. Я выбрала Ташкент.

Пока поступила в мединститут, пришлось пройти опять-таки большую дорогу, но все-таки попала на 2-й курс. Раньше совмещала работу с учебой, сейчас я добилась повышенной стипендии, занимаюсь на 3-м курсе и бросила работу. Живу, как многие студенты. Все сердце мое в рубцах от боли и страданий…[208]

Следующим группам, выходившим через линию фронта, было значительно сложнее. В октябре 1942-го о закрытии Суражских ворот было уже известно всем партизанским отрядам. И, если партизаны и собирали группы для перехода в советский тыл, то количество людей в группе было небольшим и физически они должны были быть хорошо подготовленными, так как маневренность должна была быть высокой.

Третья группа, о неудаче которой при переходе написано в истории бригады, вышла к линии фронта также по инициативе Ивана Тимчука.

Из воспоминаний Залмана Гуревича

Тимчук предложил мне вступить в его партизанский отряд, особенно потому, что я был вооружен. Я сказал ему, что моей семье удалось спастись и что я хочу взять их с собой на восток в партизанский отряд “Борьба”. Он сказал мне: “Не волнуйся, мы в любом случае планируем перевести всех евреев из пущи на восток, за линию фронта, в Советский Союз, через Суражские ворота”.

В этом он видел для меня идеальное решение: он назначит меня одним из сопроводителей евреев на восток и, после того как я приду в округу Плещениц, я смогу присоединиться к отряду “Борьба”. Моя семья пойдет дальше на восток. Я попросил два дня на размышление.

Я посоветовался с моим отцом, друзьями. Все нашли это решение удовлетворительным. Я вернулся к Тимчуку и дал свое согласие.

Во втором разговоре мы прошлись по важным темам, таким как положение на фронте и в Советском Союзе, отношение партии к партизанам и т. п. Он был серьезным и умным человеком. Я был рад услышать от него не только о повседневных делах…

Он рассказал, что две группы уже перешли линию фронта. Лишь намного позднее оказалось, что это было правдой… До этого момента партизанский штаб не осмеливался самостоятельно решать вопрос гражданского населения, а еврейского в особенности.