Марсель Пруст - [20]

Несмотря на свою неврастению, мадам Строс умела очаровать окружающих, ее острые словечки расходились по Парижу, как, например, ответ на предложение перейти в католичество: «Во мне слишком мало веры, чтобы ее менять». Пруст очень любил неожиданную ремарку мадам Строс из разговора с Гуно, писатель даже использовал ее в своем пастише на «Мемуары» герцога де Сен-Симона. Гуно назвал один из пассажей «Иродиады» Массне «совершенно восьмиугольным». «Я именно это собиралась сказать», — мгновенно отреагировала Женевьева. Еще одна остроумная реплика Женевьевы связана с ее отношением к делу Дрейфуса: она была преданной сторонницей несправедливо обвиненного капитана. Больше десятка лет, с 1894 по 1906 год, приговор Дрейфусу являлся одной из главных тем, обсуждаемых по всей Франции. Когда реабилитированный Дрейфус вернулся в столицу, его первый визит был в салон Женевьевы Строс, которая произнесла вместо приветствия: «Ах, капитан, мне так много о вас говорили!»

После смерти Жоржа Бизе Женевьева закрылась у себя на целых пять лет и только потом снова начала принимать в своем салоне: среди ее посетителей были Анри Мельяк, Порто-Риш, Бурже, Мопассан и, конечно, ее двоюродный брат Людовик Галеви. В 1876 году художник Жюль Эли Делоне пишет ее портрет, ныне находящийся в Музее Орсе. Художник придал облику Женевьевы романтический характер: лицо очень красивой женщины с огромными темными глазами и чувственным ртом выражает тревогу, неудовлетворенность, страдание. Однако Делоне явно польстил своей модели: ни на одной из фотографий Женевьева не походит на свой портрет.

В 80-е годы XIX века ее салон входит в моду. После двенадцати лет вдовства в 1887 году она решает выйти замуж за адвоката семьи Ротшильд Эмиля Строса. «Это был единственный способ от него избавиться», — якобы сказала она, намекая на то, что адвокат ухаживал за ней долго и настойчиво. Доходы ее супруга позволили семье переехать в дом 134 на бульваре Осман, где Женевьева открыла салон, который просуществовал до 1925 года. Гостями Женевьевы были кроме названных уже знаменитостей Эдгар Дега, Жюль Лемэтр, актриса Режан, Жак-Эмиль Бланш, Поль Валери, Гюстав Моро, Эдмон де Гонкур, Надар, принцесса Матильда, графини де Севинье и де Греффюль, а также Шарль Аас, член Жокей-клуба и один из главных прототипов Свана в романе «В поисках утраченного времени».

Эдмон Гонкур оставил в своем «Дневнике» несколько записей, посвященных салону мадам Строс. Так, в записи от 17 января 1887 года он рассказывает историю второго замужества Женевьевы: «Кажется, что мадам Бизе была возлюбленной Строса еще до их женитьбы, но этого обладания ему не хватило. В этих отношениях темпераментом мужчины обладала женщина, которая не хотела быть закованной в цепи, темпераментом же женщины обладал мужчина, который хотел, чтобы его любимая принадлежала ему полностью и навечно». Описывая Женевьеву, Гонкур отмечает «лихорадочное движение ее нежных, черного бархата глаз», а также «кокетство болезненных поз». Эта смесь очарования и нервности заставляла его предполагать, что в ее голове перемешалось «безумие Галеви» и душевная болезнь ее матери. Писатель также высказывает предположение о том, что хозяйка салона была прототипом госпожи де Бюрн, героини романа «Наше сердце» Мопассана: она, как и Женевьева, рано стала вдовой, но в отличие от мадам Строс решила навсегда остаться свободной. Подобно Женевьеве, она умеет очаровывать (все постоянные посетители ее дома в нее влюблены), но внутри всегда остается холодной. Женевьева вдохновит и Марселя Пруста, который представит некоторые из ее черт в образе герцогини Германтской в «Поисках». Он прямо напишет об этом Женевьеве: «Все, что есть остроумного в ней, идет от вас».

Тон преувеличенного поклонения, который принимает Пруст в своих посланиях к мадам Строс, помогает ему покорить ее сердце: в отличие от друзей по лицею светские знакомые ценят умение быть любезным, приятным собеседником. Изысканность обхождения, которую демонстрирует Пруст, не только не шокирует, но, напротив, открывает ему двери парижских салонов. Несмотря на утонченную вежливость, молодой посетитель гостиной мадам Строс позволяет себе быть откровенным с нею. Пруст, например, отправляет Женевьеве письмо, которое торжественно называется «Правда о мадам Строс». Послание начинается с тонкого анализа шарма Женевьевы, который, как вынужден признать Пруст, лишен глубины: «Дело в том, что вначале я подумал, что Вы любите только прекрасные вещи и Вы их очень хорошо понимаете, — но потом я увидел, что Вам они безразличны, затем я подумал, что Вы любите Личности, но я вижу, что и они Вам безразличны». Чтобы компенсировать критический анализ первой части письма и доказать, что он восхищается мадам Строс не меньше, чем раньше, Пруст обещает послать ей самые красивые цветы. «[…] И это, наверное, вызовет Вашу досаду, мадам, потому что Вы не изволите поддерживать чувства, с какими я в мучительном экстазе остаюсь Вашего Равнодушного Величества самым верным слугой», — элегантно завершает Марсель свое послание.

В 1893 году Пруст прямо напишет мадам Строс о том, что салон ее лишился для него привлекательности, поскольку общение с его хозяйкой, всегда окруженной несколькими десятками гостей, невозможно. Когда ему изредка уделяется пять минут, разговор не складывается: если он говорит с ней о книгах, она находит это скучным, если он говорит с ней об окружающих, она находит это нескромным, если же он говорит о ней самой, она считает это смехотворным. Эта критика представлена в виде приступа ревности платонического обожателя, который утверждает, что даже платоническое чувство требует усилий для его поддержания. Сама возможность быть искренним показывает, что взаимоотношения между Женевьевой Строс и Прустом не были простым общением между хозяйкой салона и его посетителем: между ними сложилось что-то вроде дружеской привязанности. Переписка с мадам Строс, продолжавшаяся до конца жизни писателя и изданная ныне отдельным томом, составляет одну из самых интересных частей корреспонденции Пруста именно благодаря ее откровенному тону.