Марсель Пруст - [18]

В центре размышлений Пруста оказывается одна из важнейших проблем в истории современной философии. Речь идет о развитии самоанализа, рефлексии, погружения в себя, о поиске собственной идентичности, которые с конца XVIII века занимают все большее место в европейской культуре и предполагают то самое разделение на «я» действующее и «я» наблюдающее, о котором рассуждает Марсель Пруст в своем письме. Второе «я», постоянно наблюдающее за первым, представляет собой интериоризированную форму внешнего контроля: если в предшествующие эпохи человек контролировался извне, например с помощью церковной исповеди, то для современного этапа развития общества, по мнению Мишеля Фуко, внешний дисциплинирующий контроль дополняется субъективирующими практиками — разнообразными методами, предлагающими человеку самостоятельно анализировать и исправлять свое поведение.

Рефлексия Пруста, о которой он рассказывает в послании Дарлю, прежде всего направлена на анализ его впечатлений от литературных произведений. Творчество Леконта де Лиля, которое упоминается Прустом, действительно требовало переоценки. Поэт-парнасец, в 1886 году принятый в Академию изящной словесности и считавшийся в лицейские годы Пруста лучшим французским поэтом, несмотря на свой высокий литературный статус, постепенно теряет влияние на умы молодежи вместе с Теофилем Готье, роман которого «Капитан Фракасс» также часто упоминает начинающий писатель в числе произведений, которые ему особенно нравились. Парнасская школа в 1880-е годы активно популяризируется (стихи Сюлли Прюдома и Коппе входят в число изучаемых в школе), однако за этим триумфом прячется потеря интереса к ней со стороны молодых литераторов, увлеченных декадансом и символизмом. Это изменение и фиксирует Пруст, демонстрируя исключительную для такого молодого автора чувствительность к трансформациям литературного поля.

Отметим, что, несмотря на сложность идей, которые привлекли его внимание в курсе Альфонса Дарлю, они в целом соответствуют тому, что изучали французские лицеисты в эпоху Пруста. Марсель мог бы познакомиться с проблемой рефлексирующего сознания в любом другом французском лицее. Идеи Дарлю не были исключительными: как и целое поколение школьных философов конца XIX века во Франции, преподаватель Пруста был последователем учения Канта. Класс философии, подобный тому, что посещал Марсель Пруст, был описан, например, Морисом Барресом в его романе «Лишенные почвы» (1897): речь в нем идет о господине Бутейе, который преподавал в Нанси в конце 70-х годов XIX века. Бутейе, как и Дарлю, очаровывает своих учеников глубиной размышлений, открывающей им самые широкие горизонты. Он, так же как Дарлю, является последователем Канта и утверждает, что «мир подобен воску, на котором наше сознание, как печать, оставляет свой след». Важность субъективной составляющей в познании реальности, как видим, была идеей крайне распространенной в философии эпохи: два талантливейших французских автора упоминают о ней в своих произведениях, описывая годы учебы своих героев в средней школе.

Сам Марсель Пруст также создал литературный персонаж, вдохновленный Дарлю, в своем романе «Жан Сантей». В лицее Генриха IV Жан встречает необыкновенного преподавателя философии — господина Белье. Подобно Дарлю, Белье говорит с заметным южным акцентом, а также имеет сильный, энергичный характер. Кроме того, Белье стремится передать своим ученикам хорошо разработанную систему моральных ценностей, как и моралист Дарлю: Жан Сантей поражен тем, что его преподаватель начинает говорить о добре, правде — понятиях, которые уже давно казались Жану несуществующими. Определенность моральных норм — не единственное достоинство курса Белье. Учитель не терпит литературных клише и расплывчатости выражений. Он критикует Жана за то, что тот использует слова, которые, с точки зрения философии, не имеют никакого смысла, как, например, «красный пожар заката». По мнению Белье, такого рода избитые метафоры уместны только в провинциальной или колониальной прессе, демонстрируют дурной вкус и невнимание их автора к реальности.

Увлечение философией и конфликты с друзьями составляли в последний год учебы Пруста в лицее тот фон, который влиял на развитие его литературного таланта. Пруст временно нашел опору для собственных литературных притязаний в концепции автора, разработанной декадентами. В противоположность поддерживаемому натуральной школой Золя образу писателя, активно участвующего в социальной жизни, декаденты предложили представление о творце, находящемся в конфликте с обществом, отвергающем его нормы, а потому близком к сумасшедшему и преступнику. Этот подход, который являлся переработкой романтической концепции творца, был выражен, например, в работе «Проклятые поэты» (1884) Поля Верлена.

Даниэль Галеви, похоже, склонялся именно к такой, смешивающей гениальность и безумие трактовке талантливости Пруста. В комментарии к посланию влюбленного Марселя он делает заключение: Пруст, может быть, сумасшедший, но это нисколько не уменьшает красоты его письма. Впрочем, роль «проклятого» не будет разыгрываться Прустом долго — активное сопротивление его семьи такому развитию событий послужит этому главной причиной. Пруст пойдет по пути сокрытия своих гомосексуальных наклонностей, хотя проблемы границ того, что в обществе называется поведением моральным и преступным, будут его волновать на протяжении всего творчества.