Марсель Дюшан. Послеполуденные беседы - [3]

напрямую попросили Дюшана сменить название, – и вся эта история надолго заронила в нём чувство отверженности и горечи. Он же был, в общем-то, одиночкой, отказывавшимся участвовать в затеях других художников, и, думается, произошедшее лишь усилило его потребность в полной независимости. Его, правда, ждал большой успех, когда он выставил «Обнажённую» на Арсенальной выставке 1913 года в Нью-Йорке. На какое-то время она стала самой известной картиной в Америке. Но после года – или около того – в статусе местной мини-знаменитости Дюшан пошёл в совершенно ином направлении, посчитав, как мне кажется, что никакого будущего в мире искусства у него нет. Долгое время – лет, наверное, тридцать – он существовал как бы на обочине этого мира, не будучи его частью, и совершенно осознанно. Он не хотел быть его частью. Он не хотел, чтобы его ассоциировали с дадаистами, хотя их подходы были во многом схожи. Сюрреалисты, и особенно Андре Бретон, боготворили его, но он всегда держался от них на расстоянии. Долгое время Дюшан чувствовал себя в изоляции – собственно, он сам себя изолировал; всё бо́льшая монетизация искусства вызывала у него глубочайшее презрение. Играть в эти игры он не намеревался.

Обнажённая, спускающаяся по лестнице, № 2. 1912. Холст, масло

Арсенальная выставка (Armory Show). 17 февраля – 15 марта 1913. Нью-Йорк. Вырезки из периодических изданий о скандальной выставке

ПЧ: Как Вам кажется, это одиночество помогло Дюшану в большей степени стать самим собой?

КТ: Ну, в его жизни много всего произошло с тех пор, как он окончательно вернулся жить в Нью-Йорк во время Второй мировой. Так, он полюбил замужнюю женщину, Марию Мартинс. Она была женой бразильского посла в Вашингтоне, но также художником, скульптором – училась в Нью-Йорке у Липшица, знала множество других художников, у неё был роман с самим Липшицем и, по-моему, с Мондрианом и с кем-то там ещё.

ПЧ: Девушка не скучала.

КТ: Отнюдь. Так вот, они с Дюшаном познакомились и полюбили друг друга. Ей вроде обычно удавалось избегать чувств по отношению к мужчинам, которых она пленяла, но тут она сама серьёзно влюбилась, и он тоже. Для Дюшана это также было внове. Но хэппи-энда не получилось: через несколько лет мужа перевели в Париж, и она решила поехать за ним. Дюшан отчаянно просил её остаться, жить вместе. Но Мартинс не хотела бросать то ли мужа, то ли детей, и роман окончился. Вскоре после этого, в 1951-м, он встретил Тини Матисс, жену Пьера Матисса[6]. Те только что развелись, Дюшан с Тини полюбили друг друга и со временем поженились. Его жизнь тогда резко изменилась, стала заметно комфортнее.

ПЧ: После Тини?

КТ: После Тини. Понимаете, денег у Марселя никогда особенно не водилось. Одной из его особенностей было то, что жил он практически впроголодь. Большим состоянием не располагала и Тини, но от развода у неё осталось немало картин, которые она могла продавать. И в жизни Дюшана всё стало гораздо удобнее и проще.

ПЧ: Расскажите немного о самой Тини.

КТ: Само очарование, очень приятная в обхождении женщина. Она родилась в Цинциннати, изучала искусство в Париже. Рассказывали, что в годы брака с Матиссом она как бы оставалась в тени: Пьер всегда стремился быть центром внимания. Но, освободившись от его влияния, она совершенно преобразилась: стала очень, очень популярной, к ней тянулись самые разные люди. Она была просто неотразима – и также поразительно молода душой. Они действительно прекрасно подходили друг другу. Думаю, во многом благодаря этому переменился и сам Дюшан: перестал изводить себя, уже не был таким замкнутым и одиноким.

Дюшан с женой Алексиной через год после свадьбы (1955). Париж, квартира Ман Рэя. Фото Ман Рэя

Шахматный перформанс. 1968. Торонто. За столом: Джон Кейдж, Алексина Дюшан и Марсель Дюшан

ПЧ: А Вам случалось проводить время с ними обоими?

КТ: Да, я несколько раз приходил к ним на ужин, а Дюшан и Тини обедали у нас в Сниденс-Лэндинг, когда я жил там с моей бывшей женой. Есть известная фотография Дюшана с Джоном Кейджем – так вот, она была сделана именно там, после обеда у нас дома.

ПЧ: К этому времени из героя очерка он уже превратился в друга.

КТ: Да.

ПЧ: О чём вы говорили, по-дружески?

КТ: Не об искусстве. Он, в общем-то, никогда не любил говорить об искусстве как таковом, но то, что происходило в мире искусства, – хэппенинги, например, – обсуждал охотно. Он, собственно, побывал на нескольких таких хэппенингах и остался в полном восторге. По его словам, в театре он неизменно скучал, однако в хэппенингах скука была частью общего замысла, так что они казались ему довольно занимательными.

ПЧ: А что происходило в мире вокруг, его интересовало?

КТ: Я не уверен, насколько пристально он следил за новостями из-за рубежа, но поговорить о каких-то важных происшествиях, о книгах, ещё о чём-то он мог. Хотя и читал он немного.

ПЧ: Да, он сам об этом упоминал.

КТ: В молодости, работая в Национальной библиотеке, я думаю, он читал запоем. Но этим периодом его активное чтение и ограничилось. Дюшан вообще был скорее из тех, кто легко схватывал дух времени – он чуял носившиеся в воздухе идеи, новые тенденции. Например, с большим интересом относился к Уорхолу.