Марс, 1939 год - [9]

— И у него нет страшной болезни его отца?

— Нет, цесаревич Николай совершенно здоров, — бедняжка, наверное, искренне считает, что император Алексей скончался от гемофилии. Почему нет? Она же не служит в Департаменте.

— Там, в бумагах с Земли написано, что цесаревич хотел сделать вас бароном.

Ну вот, и до Марса дошли слухи.

— Баронами рождаются, Надежда Александровна.

— Просто Надя.

— Хорошо, Надя.

— Я знаю, цесаревичу этого не позволил регентский совет. Но потом, когда он коронуется?

— Подождем и посмотрим, Надя. Вы давно на Марсе?

— Четыре года. Как папу сюда направили, так мы с мамой здесь и живем. Четыре года — это много?

— Ну…

— Говорят, что если пробыть на Марсе пять лет, то потом невозможно вернуться на Землю. Тяжесть придавит.

— Какая в вас тяжесть, Надя. И потом, разрабатываются новые методы приспособления. Да, какое-то время тяжело, но потом все входит в норму.

— Я тренируюсь. Знаете, кольчугу ношу, нет, не сейчас, — она поймала взгляд Шарова, — гимнастикой занимаюсь, на охоту с папой хожу. Это ведь поможет?

— Безусловно.

— Это вы так говорите. Успокаиваете.

— Я не врач, но думаю — движение никому не вредит. Физическая культура. Mens sana in corpore sana.

— Надеюсь, — вздохнула Надя.

Шаров осмотрелся. На них не то, чтобы глазели, но искоса поглядывали. Замкнутое общество. Запасаются темой для пересудов. Офицер, беседуя с дамами и, особенно, с девицами, вести себя должен сообразно правил общества, не допуская громкого смеха, излишне вольных жестов, двусмысленных выражений и прочих действий, кои можно было бы злым языкам толковать превратно.

— Конечно, вам скучно, — Надя понимающе вздохнула. — Вы привыкли к великосветскому обществу, а мы здесь все — кухаркины дети. Кроме меня, я кухаркина внучка, — она с вызовом посмотрела на Шарова. Продукт великих перемен, здорового движения нации, обновление аристократии.

— Скажу вам по секрету — я сам сын кухаря.

— Ну, вы… — и, спохватясь, добавила: — то есть я хочу сказать, что вам не приходится корчить из себя важную персону. Вожаки! Но ведь на Марсе.

— В древности говорили — лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.

— Быть в Риме и значит — быть первым, — возразила Надя. — Но чтобы это понять, надо навсегда поселиться в деревне. Вы пойдете с нами завтра на охоту?

— Боюсь, меня ждут другие дела.

— Но вы ведь быстро справитесь с вашим заданием, правда?

— Я постараюсь, — ну, вот, началось. Всем нужен скорохват. Чтобы поймал поскорее, кого нужно, мы сами подскажем, кого, и убрался бы отсюда подальше, людей не нервировал. А за нами не пропадет, отблагодарим, не сумлевайся.

— Какая у вас интересная работа, я читала в книгах — про майора Пронина, капитана Иванова. Даже жуть захватывает.

О, капитан Иванов! Герой списка разрешенных книг, дитя отдела пропаганды, былинный богатырь, пачками отправляющий на тот свет тайных и явных врагов нации! Голубоглазый русак с соломенными волосами! Тебя любит, о тебе мечтает марсианская дева!

Завидки берут, кухарев сын.

Шаров откашлялся.

— Видите ли, Надя, книги, беллетристика не всегда совпадают с реальностью.

— Правда? Я, конечно, понимаю, что пишут о самом интересном, опуская детали, но ведь и интересного — много?

— Бывает, — пришлось соврать Шарову.

— Вот вы скажите, что главное для контрразведчика — смелость, проницательность, умение драться и стрелять?

— Умение выполнять приказы, наверное. Не знаю. Я ведь не контрразведчик.

— Ну, все так говорят.

Да уж, говорят. Жандармская ищейка — если литературно, при дамах.

— А на кого вы собираетесь охотиться?

— Сейчас, летом, много шакалов. Жируют, кроликов травят. А мы — их.

— Кроликов, значит, спасаете, — Шарову стало неуютно. Шакалы охотятся на кроликов, люди — на шакалов, Департамент — на людей. Причем здесь Департамент? Охотится персонально он, капитан Шаров, спасая… Знать бы, кого он спасает. Себя, любимого. Свою собственную побитую молью шкурку. Дрянцо шкурка, так ведь другой нету. И рад бы поменять, а нету. Издержался, протратился. Бедный, бедный капитан Шаров…

— А вот и папа — спасла от слез Шарова Надя. Очень, очень своевременно. Что может быть банальнее рыдающего офицера Департамента? Разве нильский крокодил.

Присутствующие не то, чтобы замолкли совсем, но — притихли. Присмирели. Вожак пришел.

— Не заговорила она вас, капитан? — Ушаков подошел прямо к ним, минуя иных. — Надя у нас известная болтушка.

— Но, папа, — запротестовала дочь.

— Ладно, ладно, лучше сыграй нам что-нибудь веселенькое, приятное.

Надя обиженно села за рояль и забарабанила собачий вальс.

— Скоро взрослеть начнет, — немного озабочено проговорил первый вожак. Допустил до семейных дел. За своего, значит, считает. Цени, капитан.

Надя перескочила на Штрауса.

— Пам, пара-пам, пам-пам, пам-пам, — вторил ей отец. — Превосходно, не так ли? — было неясно, относится ли это к мелодии, исполнению или самой исполнительнице, но Шаров согласился со всем.

— Итак, капитан, можем ли мы надеяться на скорейшее завершение вашей сложной и ответственейшей миссии?

— Наверняка сказать пока трудно…

— Помните, что мы готовы оказать вам любое содействие. Любое, понимаете?

— Я очень ценю ваше содействие, — Шаров смиренно склонил голову. Понимаю, как не понять.