Мародеры. Как нацисты разграбили художественные сокровища Европы - [74]

* * *

В краткой биографии Нольде, включенной в каталог, я читаю, что «1052 произведения мастера были конфискованы из музеев». Ни один другой художник не пострадал от нацистской цензуры так, как Эмиль Нольде. Когда в июле 1937 года в Мюнхене открылась выставка «Дегенеративное искусство», работы Нольде заняли на ней главное место. Нацистской расовой эстетике в первую очередь претил его примитивизм. Во время путешествия на Новую Гвинею в 1914 году Нольде познакомился с искусством местного населения — это было событие, которое, по его собственным словам, перевернуло его жизнь. Нольде открыл для себя искусство более искреннее, неиспорченное и не испытавшее влияние современного мира и цивилизации. Нольде пытался и сам соприкоснуться с этим естественным состоянием. Он верил, что здесь ключ к рождению нового, мощного немецкого искусства, неподвластного французскому влиянию, которое Нольде презирал. С Новой Гвинеи он писал своему другу Гансу Феру:

Коренное население здесь живет в окружении своей природы, являясь одним с ней целым и частью всего окружающего мира. Иногда меня посещает чувство, что только они и есть настоящие люди, а мы же — просто какие-то дефектные куклы, искусственные и полные несовершенств.

Нацистов, которые, как и Нольде, хотели создать новое германское искусство, не устраивали ни интерес художника к примитивизму, ни его экспрессионистские средства выражения, столь непохожие на «классический» мелкобуржуазный художественный стиль, который нравился большинству членов НСДАП.

Эмилю Нольде запретили рисовать, писать и даже покупать бумагу, холст и краски. Запрет свидетельствует о том, что нацисты понимали, какой властью наделен художник. Вопреки запрету Нольде продолжал писать тайком. Сотни акварелей составили цикл «Ненаписанные картины».

После войны Эмиль Нольде вышел из подполья. Он получил звание профессора, приз Венецианской биеннале и высшую гражданскую награду Западной Германии — орден «За заслуги перед Федеративной Республикой Германией». Эмиль Нольде считался героем, борцом с фашизмом, самобытным, ярким художником, чьи образы обладают почти магической силой.

Но за яркими красками «Цветочного сада» скрывается кое-что гораздо менее привлекательное — некая серая зона, на которую исследователи часто не обращают внимания.

До того как Йозеф Геббельс начал гонения на экспрессионизм, в его гостиной висели акварели Нольде. Работы развесил там Альберт Шпеер, которому было поручено оформить квартиру министра пропаганды. Сам Шпеер считал акварели восхитительными.

В 1933 году Национал-социалистический союз студентов Германии устроил в Берлине персональную выставку Нольде. Так называемая берлинская оппозиция (см. стр. 82) отвергала мелкобуржуазные художественные идеалы Völkische и хотела, чтобы эстетическое развитие Третьего рейха возглавили именно такие художники, как Эмиль Нольде. Сам Нольде считал себя духовным наследником Северного Возрождения и немецкой готики. Однако никто не смог спасти его от ненависти Гитлера к абстрактному и «незаконченному».

Большинство модернистов восприняли нацистские гонения как неизбежное и ожидаемое зло, но для Эмиля Нольде проклятия и запрет на профессию стали личной катастрофой. 12 июля 1937 года он пишет председателю Прусской академии художеств, чтобы обжаловать присвоенный ему штамп «дегенеративный художник»:

Когда в Северном Шлезвиге была образована Национал-социалистическая немецкая рабочая партия, я вошел в ее ряды. Мои мысли и вся моя любовь отданы Германии, немецкому народу и его идеалам.

Хайль Гитлер,

Эмиль Нольде

Итак, Нольде с 1934 года был членом нацистской партии (впоследствии отделение Северного Шлезвига вошло в состав датского отделения НСДАП). И хотя его родители имели датские и фризские корни, сам Нольде считал себя немцем.

Художник также выступал с явными антисемитскими высказываниями, в том числе по отношению к коллегам-евреям. В письме председателю художественной академии Нольде заверял последнего, что всю жизнь «выступал против еврейских художников, таких как Макс Либерманн». После прихода нацистов к власти Нольде подписал манифест, прославляющий новый режим, и наивно надеялся, что сможет возглавить новое художественное направление в Третьем рейхе. В 1938 году, то есть уже после признания его «дегенеративным художником», он в одном из писем заверяет Геббельса: «Мое искусство — немецкое, сильное, строгое и искреннее. Хайль Гитлер!» Далее Нольде сообщает о том, что он уже давно один на один борется с чуждым (читай — еврейским) влиянием на немецкое искусство. Однако Геббельс к тому времени уже не интересовался экспрессионизмом и не удостоил Нольде ответа. В 1942 году Нольде снова попытался добиться реабилитации у нацистов, но снова был отвергнут.

Именно это спасло репутацию художника после войны. В каталоге стокгольмской выставки 1966 года нет ни следа этих не столь известных фактов из жизни Эмиля Нольде. Я вновь и вновь перечитываю текст, чтобы убедиться, не ошибся ли я. Но нет, я ничего не пропустил.

Некоторые исследователи считают, что Эмиль Нольде был кем-то вроде Кнута Гамсуна — политическим идиотом, далеким от жестоких реальностей политики и не разобравшимся в истинных намерениях нацистов. Когда Гитлер пришел к власти, Нольде, как и Кнут Гамсун, был уже немолод — в 1937 году ему исполнилось семьдесят. Гамсуна, который послал свою Нобелевскую медаль в подарок Геббельсу, после войны поместили в психиатрическую клинику (хотя его последняя его книга, «На заросших тропинках», доказывает, что писатель не страдал ни старческим слабоумием, ни каким-либо душевным расстройством). Эмиль Нольде тоже до конца жизни не проявлял никаких признаков деменции и в 1950-е еще активно работал.