Марксизм во времена Маркса - [22]

«Но именно в этом и состоит содержание истории: ни одно крупное историческое противоречие не исчезает и не затухает, если не возникает нового. Основное противоречие между богатыми и бедными в последнее время поляризовалось в напряженности между капиталистами и работодателями, с одной стороны, и разного рода промышленными рабочими, с другой. Из этой напряженности рождается контраст, размеры которого становятся все более угрожающими в связи с прямо пропорциональным ростом промышленного населения»[30].

Как мы уже видели, во Франции в это время на основе революционного сознания происходил рост коммунистического движения, и действительно именно к 1840 году для его определения возникли такие ставшие общеупотребительными термины, как «коммунист» и «коммунизм». Одновременно в Англии достигло высшей точки своего развития классовое движение пролетарских масс – чартизм, – за которым внимательно наблюдал Энгельс. Предшествующие формы утопического социализма в Западной Европе уже отошли на периферию общественной жизни, за исключением фурьеризма, который хотя и скромно, но прочно привился на пролетарской почве[31].

При наличии рабочего класса, который рос и мобилизовался на глазах, теперь стало возможным новое и более мощное слияние якобинско-революционно-коммунистического и социалистическо-ассоциативистского опыта и теории. В своих поисках силы, способной преобразовать общество с помощью отрицания существующего общества, гегельянец Маркс увидел ее в пролетариате и, еще не представляя ее себе конкретно (если он ее и представлял себе, то благодаря Энгельсу) и не уделив особого внимания роли капитализма и политической экономии, все-таки приступил к непосредственному изучению того и другого. Ошибочно считать, что Маркс серьезно не занимался экономикой до 50-х годов: систематические занятия в этой области начались не позднее 1844 года.

Слияние теории с общественным движением особенно ускорилось благодаря сочетанию взлетов и падений, характерных для развитых буржуазных обществ того времени. В какой-то мере это развитие приняло характер модели во Франции и Англии. В политической области революции 1830 года и соответствующие реформы в Англии 1832 – 1835 годов привели к установлению строя, который, естественно, защищал интересы господствующей части либеральной буржуазии, но явно не соответствовал целям политической демократии. В экономической области индустриализация, уже утвердившаяся в Англии, на глазах захватывала некоторые регионы континента, впрочем в атмосфере кризиса и неуверенности. У многих это вызывало сомнение по поводу самой будущности капитализма как системы. Лоренц фон Штейн, который первым приступил к систематическому изучению социализма и коммунизма (1842), говорил:

«Нельзя уже сомневаться в том, что в наиважнейших частях Европы политическая реформа и революция подошли к заключительному этапу; социальная революция с ее ужасающей мощью и страшной неопределенностью заняла свое место и возвышается над всеми движениями народов. Всего несколько лет назад все, что мы видим сегодня, казалось лишь бестелесной тенью, теперь же все это выступает как враг закона, и любые усилия вернуться в первоначальное состояние небытия бесполезны»[32].

Как могли бы сказать Маркс и Энгельс: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма».

Таким образом, появление такого социализма, как его понимал Маркс до 40-х годов, исторически было бы невозможным. Вероятно, то же самое произошло бы и в крупных буржуазных государствах, где как радикальные политические рабочие движения, так и радикальная социальная и политическая теория были тесно связаны с многолетними традициями и практикой, от которых они с трудом освобождались. Последующая история могла бы показать, как французские левые долго и упорно сопротивлялись марксизму, несмотря на силу революционной традиции и на присущее им стремление к объединению. Английское рабочее движение тоже надолго было закрыто для марксизма, несмотря на успех, а скорее из-за успеха, с которым шло здесь развитие сознательного классового движения и которым пользовалась здесь критика эксплуатации. Без французского и английского вкладов Марксов синтез был бы невозможен, и, как мы уже говорили, большое значение имеет тот факт, что Маркс всю жизнь тесно сотрудничал с Энгельсом, исключительно хорошо знавшим Англию (еще и потому, что обладал непосредственным опытом как капиталист, имевший предприятие в Манчестере). Тем не менее, возможно, следовало предвидеть, что новый этап развития социализма начнется не в центре буржуазного общества, а на периферии, в Германии, путем капитальной реконструкции сложного и умозрительного здания немецкой философии.

Само развитие Марксова социализма будет предметом рассмотрения в последующих главах. Здесь нам достаточно сказать, что он отличался от предшествующей теории социализма в трех различных планах. Во-первых, он заменил частичную критику капиталистического общества более широкой, опирающейся на экономические связи, которые лежат в основе этого общества. Тот факт, что аналитически он более глубоко проникал в суть явлений, которые лишь поверхностно рассматривались эмпирической критикой, уже означал анализ препятствий, возможных из-за «ложного сознания» и Марксовых (исторических) мотивировок. Во-вторых, он включал социализм в структуру анализа исторического развития, анализа, способного объяснить, почему социализм вырос как теория и как движение в определенный исторический период и почему историческое развитие капитализма в итоге должно породить социалистическое общество. Между прочим, в отличие от всех предшествующих социалистов (которые представляли себе новое общество как нечто законченное и считали, что оно должно строиться согласно заранее определенной модели) для Маркса даже будущее общество оставалось обществом в его историческом развитии, так что в этом случае можно было предполагать лишь какие-то принципы и основные направления его развития, оставив в стороне конкретные проекты. В-третьих, Марксов социализм выявил способы перехода от старого общества к новому. Пролетариат является носителем этих способов, реализуя их в классовой борьбе, которая достигнет цели только через революцию, «экспроприацию экспроприаторов». Социализм переходил из категории «утопического» в категорию «научного».