Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый - [6]

В то же время совпавшее со всем этим превращение коммунистического марксизма во все более жесткую ортодоксию, блокировавшую любую историческую модификацию заученных раз и навсегда «уроков марксизма», исключительно затрудняло реалистическое обновление марксистского анализа и делало практически невозможным правильное применение критериев марксистской критики к развитию новых социалистических обществ в рамках коммунистического движения. Как это видно из статьи А. Агости, еще более затруднила анализ новой экономической, социальной и политической реальности та роль, которую коммунисты приписывали «теории» в эпоху Коминтерна. Неизбежная идеологическая слабость, которая из этого вытекает, хорошо видна на примере неполного и зачастую бессвязного теоретического анализа и соответствующего практического подхода коммунистов в течение многих лет к такому явлению, как фашизм.

Все это обусловливает еще одну особенность марксизма в период, начавшийся в 1917 году, которая уже сама по себе затрудняет задачу историков: дело в том, что развитие теории марксизма во многом неотделимо от конкретных политических действий марксистских партий, поскольку это часто связано с необходимостью обосновывать или теоретически оправдывать изменения в политических решениях; совершенно не отработана, кроме того, и теоретическая терминология, являющая собой важный аспект этого развития, поскольку необходимые формулы могли бы вступить в противоречие с предшествующими теоретическими схемами или официальной ортодоксией, а потому их следует читать лишь между строк текущих политических суждений или же выводить из реальных действий марксистских организаций. Так, например, отношение коммунистов к национальному вопросу, конечно же, не оставалось неизменным (см. статью М. Гайека о «большевизации»), и тем не менее определить эти изменения нелегко, поскольку они не были сформулированы теоретически (это было сделано лишь в особых условиях и в литературе таких компартий, как австрийская и индийская). Официальная теория оставалась замороженной в том виде, в каком ее изложил Сталин в 1913 году, точно так же, как официальная теория империализма окаменела в ленинской формулировке 1916 года. Поэтому в отличие от эпохи II Интернационала писать историю марксизма в период III Интернационала без постоянных экскурсов в историю Советского Союза или марксистских партий, принимая во внимание все политические формы социализма, гораздо труднее.

Кроме того, многое из оригинального, что появилось в марксистской мысли на обочине или попросту за пределами марксистского движения и вне связи с основным предметом (или с разными предметами) марксистской дискуссии, представляется проблематичным, если даже не мнимым. Работа Д. Лукача «История и классовое сознание» была осуждена марксистами (коммунистами и некоммунистами), и этот труд, от которого впоследствии отрекся сам автор, был как бы загнан в подполье. Возможно, что Тольятти читал «Тюремные тетради» Грамши, но их существование оставалось неизвестным вплоть до конца 40-х годов. Эти книги, независимо от их ценности, принадлежат истории марксизма, поскольку они оказали свое влияние на последующий период его развития; здесь они рассматриваются как продукт особой эпохи и отражают или, лучше сказать, преломляют в себе ту историческую обстановку, в которой они были написаны. Тем не менее их точное место в истории марксизма спорно, и если, например, труды Каутского, Люксембург и самого Ленина по империализму довольно легко отнести к периоду II Интернационала, то найти более или менее подходящее место работам Корша или Блоха куда труднее. В свою очередь в отличие от них гораздо легче отвести соответствующее место мыслям Троцкого или Бухарина в истории марксизма периода русской революции и дискуссий советской эпохи (и Коминтерна) в 20-е годы, поскольку они являлись их органическим компонентом.

Таковы соображения, которыми мы руководствовались при составлении тома, посвященного марксизму эпохи III Интернационала. Как мы уже говорили, из-за большого объема пришлось разделить том на две части. Первая охватывает в основном проблемы и события начиная с русской революции и до кризиса 1929 года. Поскольку внутрипартийные марксистские дискуссии носили до 30-х годов более интенсивный и открытый характер, этот период потребовал более широкого освещения вопросов. В силу того, что в те годы основными темами были русская революция и развитие Советской власти, дискуссии о Сталине и сталинизме освещаются в основном во второй части (хронологически она заканчивается 1956 годом).

Первая часть настоящего тома состоит из пяти разделов, в которых собраны статьи разного содержания. В первых пяти статьях рассматриваются дискуссии об Октябрьской революции в многоликом лагере марксизма, события, ознаменовавшие ее рождение и развитие, а также вклад в дело революции ее главных руководителей, и прежде всего Ленина. Статья о Мартове, которая отчасти возвращается к этой тематике (с меньшевистской точки зрения), открывает второй раздел, статьи которого касаются проблем разработки марксизма некоммунистами, прежде всего наиболее творческим направлением – австромарксизмом. Семь следующих статей рассматривают ленинскую концепцию партии, формирование и развитие III Интернационала. Затем идут шесть работ по проблемам становления Советской России с особым вниманием к вопросам социалистической экономики и к позициям Бухарина. Последние страницы книги занимают три статьи по вопросам философии и культуры, освещающие, в частности, отношение русской революции к искусству и литературе в Советском Союзе и в мире. Том завершает статья, посвященная марксистской дискуссии о новых формах «организованного капитализма». В некотором роде она служит переходным материалом ко второй части книги.