Марксизм в эпоху III Интернационала. Часть первая. От Октябрьской революции до кризиса 1929 года. Выпуск первый - [4]

Октябрьская революция прежде всего поставила на повестку дня вопрос о «пути к власти» (мы повторяем здесь название знаменитой книги Каутского, вышедшей в 1909 году), причем более конкретно, чем в период II Интернационала. Для рабочих партий революция явилась первым случаем завоевания власти, увенчавшимся успехом. Тем не менее она оставалась в изоляции, и потому марксисты-революционеры были вынуждены отдавать большую часть своей энергии – в разработке теории и в своей практике – тому, как повторить эту революцию (или сделать нечто подобное), как подойти к революционному завоеванию власти в условиях, отличающихся от условий России 1917 года, какими должны быть отношения между Советской Россией и борьбой за национальное и всемирное освобождение, с тем чтобы довести революцию до конца, и наоборот, в какой мере факт отсутствия революции в других странах мог повлиять на развитие Советского Союза. Со своей стороны нереволюционные марксисты (или по меньшей мере небольшевики) в равной степени были заняты поисками альтернативных путей к социализму.

Во-вторых, впервые в истории вопрос о построении социалистического общества перестал быть абстрактным. До тех пор пока Советский Союз оставался единственной страной, управляемой марксистами, то есть вплоть до конца второй мировой войны, дискуссия по этому вопросу относилась преимущественно к этой стране или же была связана с нею. Эта дискуссия в течение долгого времени испытывала влияние советского опыта и по большей части велась в одном и том же ключе, поскольку все тогдашние попытки построения социализма основывались на примере СССР или же на советском опыте (как позитивном, так и негативном), который служил точкой отсчета в этой области. Но мы не должны забывать и того, что в те годы социал-демократические партии впервые начали приобретать опыт правления – самостоятельно или в составе коалиционных правительств, чего не было до 1914 года, когда им систематически отказывали в участии в государственном управлении. Иногда, в особенности сразу после войны, некоторые их сторонники полагали, что подобные правительства могут содействовать реализации какой-то формы социализма (см. статью Э. Вайсселя). Поскольку вопросы построения социалистического общества до 1914 года являлись чисто академическими, а первые теоретики-марксисты не опускались до частностей, чтобы не впасть в утопию, постольку широкое поле для дискуссий открылось лишь в 1917 году.

К тому же после Октябрьской революции марксизм перестал составлять содержание, или, вернее, содержимое, единого международного движения и единой полемики. Коммунистические трактовки марксизма с тех пор были разобщены с социал-демократическими взаимным непониманием и враждебностью до такой степени, что каждая из сторон нередко доходила в полемике до обвинения своего противника в фашизме, что на церковном языке было бы равнозначно приверженности к дьяволу. Причем необходимо подчеркнуть, что ни один из лагерей не был однородным по своей внутренней структуре, хотя вплоть до 1956 года международное коммунистическое движение, в котором доминировала советская компартия, навязывало как партиям, так и их членам максимально возможное единообразие. И тем не менее даже это движение вынуждено было примириться – как это сделал Социалистический интернационал – с определенной гетерогенностью, обусловленной неодинаковыми, а иногда и прямо противоположными интересами различных коммунистических партий. Все это расширяло и обостряло дискуссии между твердыми марксистами и марксистами разных направлений, которым (в особенности в рамках коммунистического движения) все чаще и чаще присваивались наименования, считавшиеся уничижительными (троцкизм, люксембургианство, бордигизм и т.д.).

Наконец, надо иметь в виду, что марксистское движение приобрело тогда всемирный характер. С этого момента стало невозможно ограничивать его историю рамками одной лишь Европы и – в еще меньшей мере – Северной Америки: после 1917 года любая история марксизма должна отводить соответствующее место Китаю, Индии, Японии, Латинской Америке (если уж говорить о географических регионах), а также проблемам колоний и полуколоний или, как повелось говорить после второй мировой войны, так называемого третьего мира. Необходимо иметь в виду, что движения, распространившиеся в этих регионах, родились преимущественно под влиянием – прямым или косвенным, непосредственным или перспективным – русской революции.

Следовательно, настоящий том должен неизбежно быть посвящен – в позитивном или негативном плане – прежде всего коммунистическому («большевистскому») марксизму. Это, естественно, не означает, что существует только этот вариант марксизма, хотя нужно заметить, что авторы, которые в период между двумя войнами объявляли себя марксистами, были преимущественно членами, сочувствующими или, по крайней мере временно, активистами коммунистических партий и групп. Также верно и то, что публикация трудов Маркса и Энгельса в этот период, как уже отмечалось в первом томе, была осуществлена благодаря коммунистическому движению. Тем не менее некоторые социал-демократические партии продолжали называть себя марксистскими; их теоретики и идеологи были вовлечены в широкую полемику против коммунизма ленинского типа, а в то же время коммунистические партии выступали против социал-демократии. (Две статьи И. Гетцлера о дискуссии по поводу русской революции и о Мартове иллюстрируют некоторые моменты этой полемики.) В тот период речь шла в основном о партиях, участвовавших или готовившихся участвовать в правительстве и не намеревавшихся (об этом они заявляли открыто), по крайней мере в ближайшем будущем, построить социализм. Статьи П. Мерхава и Дж. Маррамао об австромарксизме рассматривают развитие именно такого некоммунистического марксизма. Мы не касались отдельно развития немецкой социал-демократии, поскольку исследование Э. Альтфатера – пусть и в общих чертах – показывает, что в интеллектуальном плане австромарксистская линия была и у нее определяющей (в частности, благодаря Гильфердингу). Можно также добавить, что в период между двумя войнами социал-демократические партии стали прибежищем некоторых марксистских деятелей, исключенных из коммунистических партий или отошедших от них (например, Леви и Розенберг в Германии).