Марксизм сегодня. Выпуск первый - [110]

Не менее явным было противоречие, характерное для маоцзэдуновского антиэтатизма, которому вполне соответствует нынешний неоэтатизм. Можно даже говорить о негласной взаимозамене функций двух эквивалентных вариантов одной и той же теории: кажущаяся политическая инертность, отстаиваемая нынешними официальными лицами, трансформируется в открыто декларируемую защиту социального развития, тогда как чрезвычайная изменчивость [политики] Мао, подчас анархическая, на практике служила, по меньшей мере отчасти, идеологической ширмой весьма медленного (если не сказать – нулевого) развития китайской экономики и общества. Так, в сфере политики Мао выступает поборником теории универсальной мобильности: гераклитовый динамизм должен якобы открыть неограниченные возможности для вмешательства воли, которая перестала определяться материальными условиями существования. На деле же, как можно заметить, грандиозные преобразования в идеологической области служат всего-навсего маской общества, которому присущи постоянное падение эффективности и сильная зависимость положения каждого от ухудшающихся материальных условий существования, что видно хотя бы на примере аграрной модели Дачжая, ныне открыто осужденной как система каторжного труда, лишенного какой бы то ни было перспективы.

Четыре модернизации, начатые еще до смерти Мао Чжоу Эньлаем и Дэн Сяопином, представляют собой, напротив, решение идти в направлении, противоположном стабилизации надстройки, чтобы достичь большей гибкости функционирования всех действующих лиц китайского общества. Маоизм сумел соблазнить Запад, выдвинув такие темы, как продолжение революции при социализме, критика властей, в том числе и партии-авангарда, потребность прямого перехода к производственным отношениям коммунистического типа. Кроме того, в последний период были разрешены конституцией такие права, как право подавать петиции, вывешивать «дацзыбао» (стенные газеты) и, самое главное, бастовать. Все эти права, весьма важные в формальном отношении, были поставлены под вопрос в проекте конституции, представленном в 1982 году. В отличие от советской конституции, навязанной Сталину его противниками в Политбюро и ее подлинными авторами Бухариным и Радеком, в китайскую конституцию эти права, очевидно, были внесены по настоянию самого Мао с явной целью использовать их как оружие в борьбе прочив «старой партии». Однако понять весь масштаб этой идеологии бунта можно, только постоянно помня о ее материальной подоплеке, а также о симптоме истерии в этиологии различных форм психоза.

2. Противоречивость идей Мао

Теперь необходимо проанализировать противоречивость идей Мао как в диалектическом смысле, так и в смысле двойственности [его высказываний]. Известно, что при сопоставлении всех его официальных сочинений, появившихся до 1949 года, со статьями, речами и беседами периода основания народной республики можно приписать ему все, что угодно. В частности, в 1956 году Мао был напуган поднятой XX съездом КПСС волной выступлений против культа личности и сталинизма. Несмотря на свою враждебность к Сталину, который, впрочем, отвечал ему тем же, Мао в тот момент в идеологическом плане отмежевался от советского пути и от ошибок КПК, использовав собственный престиж, для того чтобы представить себя как человека, исправляющего допущенные ошибки и стоящего гораздо выше партийной «бюрократии». Таким образом, ему в известной мере удалось противопоставить сталинскому авторитаризму, по сути дела, троцкистскую критику и какое-то время в 1956 – 1957 годах выступать в качестве сторонника реформистских решений, не отличающихся от реформизма Хрущева, хотя он в то же время формировал процесс коллективизации сельского хозяйства и поощрял стахановские методы повышения производительности труда.

Подобную двойственность отчасти можно объяснить склонностью к хитростям и уловкам в политике, фактически основанной на полном контроле над органами безопасности. Те на Западе, кто симпатизировал маоизму, по правде говоря, давно могли бы понять подобный подход, внимательно прочитав ряд текстов Мао, где откровенно воспевались культ силы и антиинтеллектуализм (последнее свидетельствует о теоретическом убожестве Мао)[248]. Однако они не пережили того, что испытали на собственном опыте, например, хунвейбины, когда их вождь обрушился с репрессиями на них, хотя сам же породил их. Так что и до сегодняшнего дня некоторые маоистские идеи, такие, как уравниловка, упразднение разделения труда, борьба против «командных» тенденций и против бюрократии, опора на собственные силы, право бунтовать при социализме, соблазнительнее перечня четырех модернизации. Было бы ошибочно пытаться приписывать Мао пророческое вúдение проблем социализма (все очевиднее становится то, что он мало сделал для разрешения этих проблем); делать так было бы все равно что смешивать в теоретическом плане некоторые прозрения Фейербаха с гегелевской диалектикой, забывая, что, согласно марксизму, любые утверждения ценны только в том случае, если они пустили корни в практику. Китайское же общество фактически вновь стало развиваться лишь после отказа от маоизма. Хотя в настоящем очерке невозможно дать исчерпывающую картину паралича, вызванного маоизмом, мы все же попытаемся привести здесь некоторые характерные примеры.