Марковцы в боях и походах. 1918–1919 гг. - [176]

«Словно кусочек былинного эпоса, словно полотно старой Фатальной картины, когда не было еще умопомрачительной техники и личная доблесть решала участь сражений…»

Это характеристика начальником своего подчиненного. Нo отвлечемся на минуту от свидетельства генерала Деникина, чтобы дать характеристику подчиненного своему начальнику. Кем она дана – неизвестно.

«Стройная, подвижная, порывистая фигура. Она появляется всюду, то верхом на своем маленьком коне, то мчится бегом, то внимательно смотрит за противником… Бой тяжелый. Но генерал Марков всегда спокоен. Его приказания коротки и тверды. Он смотрит своими черными глазами прямо в глаза своим. Все ясно в полученных от него приказаниях. Он не задерживает около себя своих, отсылая их к своим частям. Ни одного лишнего слова, фразы… Не видно никогда его волнения; помахивающая плеть, бьющая по голенищу сапога, не выдает волнения, а наоборот – волю, силу, уверенность».

«Вид партизана, а не штабного. Вид военачальника, вид строевика».

«„Марков где-то здесь!“ – говорят в цепях. Глаза его ищут и если и не находят его, то все же спокойны. Спокойны, что не будет томительных минут ожиданий, может быть колебаний. Спокойны, т. к. не сомневаются, что пойдут в наступление. Идти в наступление лучше и легче, невзирая ни на какое противодействие противника, чем томительно чего-то ждать».

«Генерал Марков жил великим чувством ответственности. Он нес ее не за себя, а за подчиненных, за те задачи, которые ложились на часть. Ему была чужда поза, роль начальника. Он был одной частью целого – части. Как на каждого чина этой части ложилась известная ответственность, так и на него. Но он ее не чувствовал, о ней не говорил, на нее не ссылался – он выполнял свой долг, как и каждый, с той лишь разницей, что его долг и ответственность как начальника были соответственно выше и суровее. Его часть на отдыхе – он обязан обеспечить ей отдых; она на передовой линии – он обязан все предусмотреть, все аз есть».

«Вот почему он часто не отдыхал, не мог дать себе возможность соснуть и даже утолить свой голод. „Ангел Хранитель“ – в одних случаях, „Шпага Корнилова“ – в других».

Но обратимся снова к свидетельствам генерала Деникина.

«В его (генерала Маркова) ярко-индивидуальной личности нашел отражение пафос добровольчества, свободного от темного налета наших внутренних немощей, от разъедающего влияния политической борьбы. Марков всецело и безраздельно принадлежал армии. Судьба позволила ему избегнуть политического омута, который засасывал других».

В одной из своих речей генерал Деникин развил эту характеристику генерала Маркова:

«Догматизм и политическая нетерпимость были чужды Маркову. Те острые вопросы, которые разъедали и теперь разъедают наши ряды, он решал для себя и за себя не насилуя ничью совесть и исходя исключительно из так или иначе понимаемой целесообразности. И когда в горячие минуты боя слышался его обычный приказ: „Друзья, в атаку, вперед!“ – то части, которыми он командовал, люди, которых он вел на подвиг и смерть, шли без колебаний, без сомнений. Их не смущала пресловутая „неясность и недоговоренность“ лозунгов. Они несли свои головы не за революцию, не за реакцию, не за „землю и волю“, и не за помещичью реставрацию, не за „рабочий контроль“, и не за „эксплуатацию капиталом“. Суровая и простая обстановка первых походов и в воинах, и в вождях создавала такую же упрощенную, быть может, военную психологию Добровольчества; одним из ярких представителей ее был Марков. „За Родину!“ Страна порабощена большевиками, их надо разбить и свергнуть, чтобы дать ей гражданский мир и залечить тяжелые раны, нанесенные войной и революцией. В этом заключалась вся огромная и трудная и благодарная задача Добровольчества».

Генерал Деникин напишет и следующее:

«Конечно, Маркова, как человека вполне интеллигентного, не могли не интересовать вопросы государственного бытия России. Но напрасно было бы искать в нем определенной политической физиономии: никакой политический штамп к нему не подойдет. Он любил Родину, честно служил Ей – вот и все».

«А смерть ждала его. И поразила тогда, когда Добровольческая армия вышла из окружения на широкую дорогу, когда так нужны были люди таланта, воли и доблести; поразила человека, предназначенного, казалось, самой судьбой для командования Добровольческой армией в составе развернувшихся впоследствии Вооруженных сил Юга России. Той армией, которая шла к Харькову и Орлу».

«Судьбы Господни неисповедимы».

Это было 12 июня 1918 г.

* * *

«„Белый Витязь!“ – „Шпага генерала Корнилова!“ – „Рыцарь без страха и упрека!“ Человек, в котором редкостно сочетались качества выдающегося офицера Генерального штаба и качества храбрейшего строевого офицера. И кто знает, был бы жив он, быть может, все колесо Белой борьбы повернулось бы в иную сторону. Ведь недаром же на нем примирялись все казачьи течения и его проектировали избрать атаманом всех казачьих войск, а мы, офицеры регулярной армии, видели в нем такого начальника, за которым каждый пошел бы и в огонь, и в воду», – так писал участник 1-го Кубанского похода в рядах Кубанского стрелкового полка, Генералтного штаба полковник К.Н. Николаев. И он закончил свою статью так: