— С утра начал переправляться Кубанский полк, ваше превосходительство.
— Кубанский? — удивился генерал. — Почему не 1-й Офицерский? Самый боевой полк торчит где-то в тылу в самый решающий момент штурма. Екатеринодар сегодня был бы наш, если б его штурмовала вся армия, а не один полк моей бригады.
К домику подъехали верхом ещё несколько офицеров и с ними знаменитая Вавочка — падчерица донского полководца, любимица всей армии. Она была в галифе и сапогах.
— Ты почему здесь? — грозно спросил Богаевский. — Почему в форме? Я не пущу тебя в атаку.
— Ваше превосходительство, позвольте мне остаться у вас. Здесь так весело. А юбку и косынку я порвала на бинты. Там в Елизаветинской, столько перевязок.
Злобно прожужжал снаряд и с грохотом и треском разорвался в роще.
— Ты права, девочка: у нас весело, — согласился генерал и крикнул ординарцу: — Сидоренко! Найди девушке юбку, платье, всё, что нужно, и не отходи от неё.
Брянцев позавидовал этому Сидоренко. Конечно, он любит Клаву и всю жизнь будет помнить её поцелуй, но Вавочка... Не мужское желание делать с ней то же, что этой ночью происходило с Клавой, а рыцарская мечта защитить, служить ей, может быть, нежно романтически поцеловать.
Вместе со следующим разрывом снаряда в той же роще, но дальше от дома услышали крик телефониста из сарайчика, стоящего недалеко:
— Генерала Казановича вызывает 1-й батальон.
— Без телефона видно, — сказал Богаевский, глядя в бинокль. — Контратака. За тем оврагом поднимаются цепи.
— Разрешите мне лично быть там, Африкан Петрович, — обратился Казанович к Богаевскому.
— А кто будет заводы атаковать?
— Я поручу полковнику Писареву.
— Поезжайте, Борис Ильич.
Брянцева оставили здесь. Он даже осмотрел домик, приготовленный для штаба Корнилова: коридорчик, шесть небольших комнат. Угловая, первая от двери — Корнилову, рядом — перевязочная, следующая — телефонная, с другой стороны комнаты Романовского, штабистов, Деникина. Богаевский со штабом расположился в роще. Брянцеву приказал находиться в комнате с телефонистами и выполнять особые поручения. Так он, не сходя с места, узнал о всех подробностях первого дня штурма Екатеринодара.
Вскоре приехал Корнилов со штабом. Офицеры спешили к телефонам, выясняли обстановку. Дежурный устроился здесь на походном стуле, Брянцеву дали табурет. «Вы посидите пока, прапорщик», — попросил дежурный. Вернулся минут через двадцать, улыбающийся, довольный — уже почти победа:
— Наши наступают и слева — туда поехал Казанович, и справа — на заводы. Корнилов выходил с биноклем, наблюдал бой и сказал, что ночевать будем в городе. Кубанский полк подошёл и сразу в бой на правом фланге — атакует кожевенный и кирпичный заводы.
В телефонной тесно. На столике три аппарата для связи с тремя бригадами. Однако кавалерия Эрдели обходит Екатеринодар с севера, и связи с ней нет; 1-я бригада ещё не подошла, и сам Марков ещё на переправе; только со штабом Богаевского телефонная связь, а штаб — шагах в трёхстах, за тополиной рощей. Оттуда и телефонируют — гудит зуммер: генерал Богаевский просит начальника штаба. Брянцев побежал за генералом Романовским. Тот ещё слегка прихрамывал, но на лице спокойная уверенность в правильности всего происходящего.
Взял трубку, выслушал сообщение, сказал:
— Я очень огорчён ранением Казановича. Передайте Борису Ильичу моё сочувствие и искреннее восхищение его самоотверженным решением остаться в строю. О Неженцеве я всё понял. У меня к вам такая же просьба, как и у него: не убирайте свой батальон. Неженцев не может его сменить — у него большие потери. Получит пополнение — будем решать.
Положил трубку, сказал дежурному:
— Казанович ранен в плечо через лопатку навылет. Остался в строю. Командует боем.
Уже взялся за ручку двери, но остановился, задумался ненадолго, сказал дежурному:
— Пожалуйста, снова вызовите к аппарату Богаевского. Спасибо. А сами, капитан, отдохните пока с телефонистом на воздухе. И вы, прапорщик.
Комната маленькая, стены тонкие, дверь полуоткрыта, артиллерийский огонь прекратился.
— Прошу вас, Африкан Петрович, — услышал Брянцев, — не выражать сгоряча Лавру Георгиевичу недовольство действиями подполковника Неженцева. Вы меня понимаете?
Брянцев всё слышал, но не слушал, всё видел, но не рассматривал: артиллерийский обстрел, бой впереди у заводов и слева, на кургане, на позициях полка, неубранные трупы в хвойной роще, стоны раненых в перевязочной — всё это было для него мешающим фоном, как в театре во время действия мешают разговаривающие и двигающиеся зрители. Выходя с поручениями или на отдых по разрешению дежурного, он шёл к тополям, туда, где не было трупов, останавливался возле спокойного молчаливого дерева и смотрел на неё, на Клаву. Не вспоминал, не думал, а лишь смотрел, наслаждался тем, что она существует, что её, невидимую, можно рассматривать, ласкать взглядом, ощущать её нежную розоватую кожу. Оказалось, что человек может ни о чём не думать, ничего не делать, а наслаждаться тем прекрасным, что существует у него не в воображении, а во всём его существе, в сердце, в душе.