Марков: Наука умирать - [93]

Собрал свой маленький штаб, приказал: отремонтировать второй паром, собрать все лодки, какие найдутся на берегу, не давать ни минуты отдыха паромщикам, не допустить никаких задержек на переправе.

Батарея в приказе не значилась. Не нужна? Может быть, и не нужна — снарядов почти нет. На всякий случай Марков послал к Миончинскому посыльного с распоряжением подтянуть батарею ближе к берегу, с передков снять, но лошадей не распускать и быть готовыми к переправе.

Кубанцы переправлялись дисциплинированно — никаких лишних звуков. Слышно было только артиллерию, бившую где-то вёрст за Id, и скрип паромных тросов.

Малиновый диск солнца поднялся над дымящимся горизонтом, тихая полоса прошла по реке. Подошли Тимановский и Кутепов с офицерши. Александр Павлович по обыкновению выбрит, причёсан, прибран, даже шпоры сверкают — это на грязной-то, залитой водой дороге. Готов хоть в бой, хоть на парад. Он не спрашивает, не возмущается, лишь в глазах то же недоумение, что и у возмущающихся офицеров:

   — Почему не переправляемся?.. К шапочному разбору придём?

Марков их понимал и как мог успокаивал.

   — Не переживайте, господа. Без нас город не возьмут. Торопитесь на переправе. Чтобы ни минуты задержки. А я покину левый берег последним, как капитан погибающего корабля.

Сам удивился: откуда такой пессимистический юмор? От странных приказов командующего, старающегося затолкать его на самые «задворки» боя? Неужели Екатеринодар действительно на грани падения, и большевики эвакуируются? Утром опять прошёл слух, что город взят, и обозники кричали «ура».

Шагах в ста от дороги Миончинский поставил батарею походной колонной, чтобы по первому приказу выехать на переправу. Стреноженные лошади бродили рядом. Артиллеристы отдыхали, прогуливались, наблюдали за переправой, подходили к берегу. Марков увидел Брянцева — накануне прапорщик был с ним у костра. Стоял на берегу, мечтательно вглядываясь в мутную вешнюю воду, играющую оранжевыми солнечными блестками. Генерал окликнул его — любил демонстрировать свой резкий, однотонный, но громкий голос:

   — Прапорщик Брянцев, ко мне!

Брянцев подходил дисциплинированно быстро, но с каким-то новым достоинством, словно за ночь повзрослел на несколько лет. Докладывая, таил во взгляде нечто своё, далёкое от войны, от генеральских приказов, от гула переправы. Под глазами — тёмные круги. Может быть, просто пьянствовал всю ночь? Всё изменяется очень быстро. Вот и прапорщик...

   — Вы, помнится, говорили, что у вас в Екатеринодаре родственники и вы хорошо знаете город?

   — Так точно, ваше превосходительство.

   — И хотели пойти туда в разведку.

   — Готов идти немедленно. Доставлю вам необходимые сведения и своим попытаюсь помочь. Знаю, что они живы. Дядя Коля работает врачом в больнице. Наверное, там сейчас госпиталь.

   — Я пошлю вас офицером связи к генералу Богаевскому — командиру 2-й бригады. Напишу ему записку, чтобы помог вам проникнуть в город. Переоденьтесь, документы достанете — там убитых красных полно — у них всё можно найти. Мне, да и Богаевскому и всем нам, надо точно знать положение в городе: уходят ли красные, эвакуируют ли своих или готовы оборонять город. Что у них за артиллерия? Где стоят батареи? Ну и расположение частей. Какие части. На всё это вам одна ночь. Завтра утром, даст Бог, я буду там, впереди. Будьте внимательны и осторожны. Узнав истинное состояние войск противника, мы найдём способы быстро взять город.

Прапорщику дали лошадь, он вступил на паром вместе с казаками Кубанского полка. Заскрипел трос, закачались доски парома, Брянцев опёрся о бортовую жердь и вглядывался в отдаляющийся зелёный берег, где ещё стояли повозки и палатки, сновали люди. Он нашёл ту палатку. Клава там. Она права: он всю жизнь будет помнить её поцелуй, её ласки.

В Елизаветинской Брянцев окунулся в мирную жизнь ближнего тыла побеждающей армии. На площади весело маршировали молодые станичники, призванные приказом Корнилова. Их учили петь Корниловский марш:

За Россию и свободу

Если в бой зовут,

То корниловцы и в воду,

И в огонь пойдут.

Вперёд на бой,

Вперёд на бой,

На бой, открытый бой.

В церкви шла утренняя служба. Четвёртая неделя поста. Средокрестная. Средопостие. Сегодня среда — перелом поста. Бабушка, бывало, садилась в переднем углу за стол и стучала незаметно, объясняя Феденьке, что это пост переламывается.

Работает большой магазин, в витринах даже книги церковного содержания. Брянцев, отдавая лошадь на штабную коновязь, услышал от коноводов о более интересном торговом заведении, куда и направился. Из магазина вышел Борис Суворин, Их здесь, при армии, два брата, но почему-то почти никогда не увидишь их вместе. Говорят, политические разногласия.

Журналист приветливо поздоровался, вспомнил бой за хуторами Филипповскими:

   — Поймали вы тогда своего врага?

   — Поймал, только позже, на Георгие-Афипской. Больше его нет.

Сказал со спокойной гордостью, сознавая себя бойцом, рыцарем, настоящим мужчиной.

   — А я вот купил записную книжку. Именно в ней буду писать большой очерк о нашем походе. Вы тоже в магазин?

   — Нет. Есть более интересное место: у казака Кабанца в погребе отличное пиво. У меня есть полчаса времени — еду в бригаду Богаевского с сопровождающими.