Маркос Рамирес - [90]

— Только что приходил полицейский, спрашивал о тебе! Я сказала, что тебя нет дома. Но завтра утром он может снова прийти… Что делать?

— Дождусь полуночи и пойду в Алахвэлу, — решил я. — Надо спасаться от полиции.

— Господи, мальчик мой! — воскликнула она в тревоге. — По дороге тебя схватит полиция или еще какая беда стрясется!

Но я успокоил ее, напомнив, что я уже как-то бежал из Алахвэлы и хорошо знаю дорогу. В конце концов она все-таки согласилась с моими доводами:

— Пойду соберу тебе одежду… И дам тебе колонов двадцать, чтобы не с пустыми руками ушел… — Потом, словно неожиданно вспомнив о чем-то важном, она прибавила таинственным шепотом: — И дам еще кое-что, Маркос, да, да! И как же я, глупая, сразу не подумала об этом!..

Около полуночи донья Фортуната пришла на цыпочках в мою комнату, пугливо озираясь, сунула мне в руку деньги и шепотом велела не шуметь:

— Иди, только осторожнее, чтобы не услышала прислуга…

Я пошел за ней, также на цыпочках. В ее комнате, на ночном столике, меж двух зажженных свечей, стояло изображение господа бога доброй надежды. Донья Фортуната вытащила из таинственной шкатулки с молитвами тщательно сложенный листок бумаги и, протягивая его мне, понизив голос, объяснила:

— Это молитва судье праведному… С ней тебе не страшна полиция, молитва эта сохранит тебя от всякого зла. Верная помощь в такой беде, как твоя! Я даю тебе молитву взаймы, когда все обойдется, ты мне ее вернешь. Смотри не забудь! Учить на память не надо — только хуже будет. Молиться следует, когда тебе худо, как вот сейчас, а потом пришлешь мне ее обратно с кем-нибудь, только не потеряй… А теперь я тебя научу, как это делается… Встань на колени и крестись!

Я покорно исполнил приказ.

— Так, а сейчас осени себя крестом, только справа налево, — учила меня донья Фортуната, — чтобы никто не причинил тебе зла с другой стороны… Не-е-ет, так не пойдет! Сперва на правое плечо, потом на левое… теперь на грудь, а теперь на лоб… Сейчас повторяй за мной, но только с усердием и верой… — Она начала читать медленно, с торжественными остановками, охваченная набожным пылом: — Господь, отче наш, праведный судья человеческий, прояви свою кротость и выслушай мольбу мою и смилуйся над стенаниями моими и страхом моим, и яви мне славную защиту свою! Ради креста и кипариса, с тридцатью тремя ангелами твоими, направь меня на путь истинный, о господи!.. Да будет тело мое орошено млеком Марии, да послужит ему защитой покров пресвятой девы и да сохранит его от зла и напасти меч апостола Петра, как сохранил он Иисуса Христа, когда пришли взять его… Спаси и защити меня, о господь! Пусть не увидят меня глаза врагов моих; пусть не дойдут до меня ноги их; пусть не донесет на меня язык их… Платком, затемнившим очи господу нашему Христу, ослепи врагов моих, меня преследующих; да затуманятся глаза их, а мои да прояснятся, омытые водой святого духа… Да вонзятся три господних гвоздя в ноги тех, кто ищет меня, дабы причинить мне зло, а мои да обратятся в крылья и понесутся подобно ветру… Пусть языки их одеревенеют, а руки онемеют…

Я механически повторял слова этой странной и грозной молитвы, и мало-помалу ощущение жуткого холода разлилось по моему телу. Мне стало страшно, а донья Фортуната, казалось, все сильнее и сильнее приходила в исступление.

— Господь, спаситель мой! Да станет оружие врагов моих тяжелее, чем три креста Голгофы, а мое оружие — легким, как перышко… Уничтожь врагов моих, господь и водитель небесного воинства. Ослепи начальников, ищущих меня, судья праведный человеческий… Аминь!

* * *

Стояла темная-темная ночь. Я торопливо шел по полотну Тихоокеанской железной дороги в направлении Алахвэлы, вслепую прыгая со шпалы на шпалу, поминутно оступаясь. На мосту через Вирилью меня неожиданно ослепила мертвенно-бледная вспышка молнии, за ней послышались далекие раскаты грома, и первые порывы леденящего ветра возвестили приближение грозы. Я прибавил шагу, чтобы поскорее добраться до одинокой маленькой станции Санто-Доминго, и только успел подбежать к ней, как разразилась буря.

Хлынул дождь, молния прорезала небо. Мощные потоки с невиданной силой обрушились на изъеденный ржавчиной железный навес платформы. Ветер выл, налетая яростными шквалами, с глухим, протяжным стоном замирая вдали, среди мрачных деревьев. Молнии метались по темному небу, где-то в вышине не смолкая хрипел и рокотал гром.

Присев на корточки в уголке своего утонувшего во тьме убежища, я отчаянным усилием воли старался сохранить спокойствие среди разбушевавшейся стихии. За каждой вспышкой молнии следовал страшный громовой раскат, наводя великий ужас, — каждый миг я ждал гибели от удара сверкающих молний.

Холод пронизывал меня насквозь. Пытаясь согреть руки, я нащупал в кармане бумажку и с внезапной тоской вспомнил, как донья Фортуната, стоя на коленях перед зажженными свечами, читала молитву праведному судье, взывая к мести и разрушению.

Широко открытыми глазами я беспокойно всматривался в непроглядный мрак, словно ожидая увидеть зловещих ведьм и косматых дьяволов, требующих у меня проклятую бумажку и угрожающих жуткой карой небесной. Я почувствовал страх, страх перед Иеговой, страх перед Люцифером, страх перед всеми призраками, которые с детства дремали в моем сознании и теперь внезапно очнулись от глубокого летаргического сна, разбуженные зловещим заклинанием.