Маркос Рамирес - [83]

— Что за безобразие? В чем дело, Мартинес? Я приказываю вам ответить, что здесь произошло?

Смущенный Сморчок поднялся и, как обычно картавя, произнес:

— Сеньог, здесь ничего не пгоизошло! Газве только пгибыл в аудитогию дон Омего!..

Это разъяснение вызвало хохот, до глубины души уязвивший тщеславного дона Омеро, который немедленно отомстил нам, поставив в тот день всем четверки.

Наш класс, отделенный от первого «Б» легкой перегородкой, занимал обширный зал, часто служивший для устройства празднеств и танцевальных вечеров. Вот почему наши парты были привинчены не к полу, а к длинным доскам. Таким образом, чтобы подготовить зал для празднества, достаточно было снять перегородку и вытащить парты. Приняв во внимание это обстоятельство, триумвират решил разработать в один из ближайших дней план «землетрясения». Это необычайное решение было осуществлено следующим образом.

Мы занимались географией. В соседнем первом «Б» мистер Эванс вел урок английского языка. В нашем классе дон Омеро, взяв в левую руку необходимые ему шпаргалки, писал на доске очередной урок по своей обычной системе: «Германия» — столько-то квадратных километров и столько-то жителей. Ниже он выводил: «Границы» — на юге с такой-то страной, на севере с такой-то. А еще ниже, по нескончаемой нисходящей линии следовали «Крупные города»: Берлин — столько-то жителей, Гамбург — столько-то, Мюнхен, Лейпциг и прочее и прочее. А нам на следующий день предстояло на память бегло отбарабанить весь дьявольски длинный перечень названий и цифр, в противном случае грозила четверка.

Итак, дон Омеро был увлечен переписыванием своих шпаргалок на доску. Девочки, в свою очередь, переписывали с доски в тетрадки; тем временем мы, ребята, осторожными и размеренными движениями, медленно и молчаливо продвигали три ряда наших парт вперед, подальше от перегородки. Внезапно, по сигналу, мы мощным рывком двинули наши парты назад; раздался оглушительный грохот, перегородка затрещала и в тучах пыли покачнулась, готовая вот-вот рухнуть на сидевших неподалеку девочек. Всполошившись, они с криками ужаса вскочили и кинулись со всех ног к выходу. За ними следовал перепуганный дон Омеро, а мы в притворном страхе толкали его, прыгая, как черти, и завывая во все горло:

— Землетрясение! Землетрясение! Землетрясение!

В соседней аудитории, среди учеников первого «Б», замешательство было еще большим. Мистер Эванс, услышав тройной удар о перегородку и почувствовав, как задрожал под ногами пол, бросился к двери и мужественно встал на пороге, намереваясь задержать учеников.

— Опасно выходить, ребята, опасно выходить! — повторял он. — Успокойтесь, ребята, успокойтесь!..

Но ребятишки, вопя от страха, прыгали в окна и проскальзывали, как обезумевшие зверьки, между ногами учителя-великана.

Паника охватила и другие классы — ученицы беспорядочной толпой бежали по коридорам и, толкая друг друга, скатывались по лестнице; в общей сумятице пострадало несколько маленьких девочек.

Когда восстановилось спокойствие, началось расследование. Директор без труда установил, что фальшивая тревога возникла во втором классе «А» — и, следовательно, виновные находились в нашем классе. Но ему так и не удалось выяснить, кто был зачинщиком и как все произошло. Поэтому директор не мог наказать виновников, хотя кое-кого и подозревал. На следующий день, встретившись со мной в коридоре, он неожиданно спросил:

— Ты очень перепугался вчера, Рамирес?

— Нет, дон Хуанчо, нисколько… Землетрясения меня не пугают, а иной раз даже нравятся… — ответил я улыбаясь.

— Вот как! — воскликнул он. И, помолчав, добавил ядовито: — А знаешь, ведь на экзаменах землетрясение будет, пожалуй, посильнее вчерашнего… Так постарайся и тогда не испугаться, Рамирес!..

* * *

Дон Гордиано был крутым человеком и упрямым сторонником зубрежки; он обладал еще множеством других недостатков, но горячо любил свои уроки и по-настоящему страдал, когда ученики относились к ним небрежно. Мне удалось подметить это случайно.

Однажды дон Гордиано, усевшись перед нами, с упоением отдался одной из своих снотворнейших лекций по латыни. Старик был поистине в ударе, вдохновение его возрастало с минуты на минуту — возможно, оттого, что впервые каким-то чудом глаза всего класса были устремлены на него. Объятый радостью, старик не слышал странных реплик, которыми то и дело вполголоса, украдкой обменивались между собой ученики:

— Вот это так удар!.. Песету за Фирпо!

— Держи меня, дурень! Я за Демпсея[97] ставлю миллион песо!

Вдруг старый учитель, словно какой-то потусторонний голос шепнул ему на ухо, повернул голову и позади себя обнаружил причину нашего столь необычайного внимания. Там, над доном Гордиано, прибитые гвоздями к стене, ожесточенно лупили друг друга грубо смастеренные из картона боксеры; они приводились в движение нитками, которые, спускаясь сверху, шли вдоль стены до беспокойных ловких рук Мартинеса-Пузана.

Дон Гордиано вскочил, спустился с кафедры, сорвал игрушечных боксеров и, разорвав в куски, кинул в мусорную корзину. Потом, беспомощно дергая усы, сказал упавшим, тихим голосом:

— Вся моя лекция потеряна! Какие глупцы! А я-то считал, что они ее слушают…