Маркос Рамирес - [32]
По решению дяди Сакариаса мы перебрались в другой дом, рядом с аптекой «Ла викториа». Много лет подряд дом этот пустовал; прежде здесь была пекарня. Слева от дома высились большие ворота, подле них стоял огромный сарай, в котором когда-то отпускался выпеченный хлеб. Ворота вели в патио; в глубине виднелся просторный полуобвалившийся навес, а под ним покоились давным давно покинутые, обветшалые печи пекарни. Все это дядя снял за небольшую плату с целью позднее пересдать нежилые постройки в аренду от себя. Какое раздолье тут было для игр!.. А под заброшенным навесом в патио дядя не раз привязывал меня в наказание к столбу и держал там одного до поздней ночи.
Когда собрали всю клещевину, я остался «без работы». Итак, я снова мог посвятить свободные вечера добыванию денег. Фантазия моя разыгралась: в поисках верных барышей я строил невероятные прожекты, надеясь не только полностью покрыть свои «личные расходы», но и помочь матери. Бедняжке приходилось творить настоящие чудеса, чтобы на скудные гроши, заработанные отчимом, обеспечить семье хотя бы нищенское существование.
На рынке мне часто случалось видеть кое-как вылепленные из глины, грубо размалеванные фигурки, которые раскупались беднотой, желавшей украсить к рождеству свои хибарки.
Самонадеянно считая себя более талантливым скульптором, я решил основать целую мастерскую по производству подобных игрушек, которые, по моему твердому убеждению, должны были раскупаться десятками.
Я отправился за глиной на обширный пустырь, где низкорослый кустарник перемежается с дремлющими в мареве болотами, — позднее этот участок вошел в черту густонаселенного предместья Кейт; потом настойчивыми мольбами выпросил у матери ссуду на краски, масло и скипидар.
Преисполненный радужных надежд, я целых две недели с упоением лепил из глины и раскрашивал диковинных птиц, изумительных бабочек, замысловатых, невиданных доселе тварей, полагая, что они привлекут к себе особое внимание всех прохожих.
…я целых две недели с упоением лепил из глины и раскрашивал диковинных птиц, изумительных бабочек…
Выставив на окно первые произведения искусства с объявлением «Продаиоца по адной песете», я долго стоял на тротуаре, с восхищением любуясь своим творчеством и предаваясь смелым мечтам.
На свою беду, я вложил в ваяние слишком скороспелый пыл революционного гения, положив начало современному и весьма спорному направлению в искусстве, получившему позднее название «модернистского». Невежественному глазу мои твари казались уродливыми, неестественно размалеванными и, в довершение всего, совершенно непонятными, хотя они весьма смахивали на творения тех скульпторов и художников, которые, видимо следуя за моими гениальными образцами, после ошеломили мир, завоевали славу и… сколотили капиталец. А я?.. Как и многие предвозвестники нового, я не был понят и потерпел полное поражение. Мое искусство представлялось профанам нелепым бредом. В итоге мне не удалось продать ни одной фигурки!
Я отказался от пластического искусства и посвятил себя разведению оломин[42]. Многие ребята разводили дома оломин в аквариумах или в больших стеклянных банках.
Вот и я завел рыб, поместив их в глиняном горшке, взятом у матери. Я менял им воду и песок, кормил их крошками хлеба и кукурузными лепешками. Болота пустыря, откуда я таскал глину, изобиловали этими рыбками, и я ловил их решетом.
Однажды мне удалось поймать удивительную рыбешку с большими желтоватыми плавниками. Мое воображение дополнило остальное: почему бы не вывести новую разновидность оломин, необыкновенной расцветки и таких прекрасных, что все ребята Сан-Хосе наперебой станут покупать их, а я буду продавать по двадцать пять сентаво за каждую, будь это большая или маленькая — нет, я не собирался снижать цену из-за размера рыбки!
С этого дня в доме у нас не осталось ни одной посудины, которую я не превратил бы в аквариум: ведра, умывальные тазы, горшки, банки — все то, что способно вмещать воду, было занято моими питомцами, а желтоперая рыбешка каждый день пересаживалась из одной посудины в другую с тем, чтобы во всех аквариумах произошло чудо и вывелась новая необычная порода оломин. Я отдавал все свободное время уходу за рыбами, поискам песка и корма; почти каждый день мне приходилось выбрасывать из аквариумов дохлых рыбешек, чтобы уберечь от заразы остальных.
Мать поддерживала мою новую сумасбродную затею и готова была увлекаться разведением рыб, лишь бы я не околачивался на улице. Именно она, показав на одну очень толстую оломину, предупредила меня, что в умывальном тазу вот-вот появится на свет первое потомство. Как-то утром она вошла в мою комнату и с веселым видом разбудила меня:
— Вставай, дон Маркос! Уже родились маленькие оломины, о которых я вчера тебе говорила! Ты их пока оставь там же в тазу и дай подрасти, чтобы посмотреть — не изменится ли их окраска.
Я вскочил и подбежал к тазу. В воде стремительно метались из стороны в сторону первые малютки. Но еще быстрее гонялась за детками оломина-мать вместе с другими взрослыми рыбами, преспокойно их пожирая! Я бросился вытаскивать тех, что еще оставались в живых, и с помощью матери мне удалось переселить их в другую посуду. Крошечные мальки были мне дороже горсти золота.
