Маркиза де Помпадур. Три жизни великой куртизанки - [33]

В 1749 году маркиза попросила выстроить для себя отдельное здание, и король выделил ей на это 283 000 ливров.

Так появился Эрмитаж Фонтенбло («ermitage» по-французски — это уединенный сельский домик). В нем была только комната для еды и комната для игр на первом этаже, а на втором этаже — комната маркизы де Помпадур и еще одна комната, в которой жила мадам д'Эстрад, ее лучшая на тот момент подруга, с которой она была просто неразлучна.

Эрмитаж Фонтенбло пользовался большим успехом у короля, не любившего больших скоплений народа и чувствовавшего себя более защищенным в небольших пространствах среди близких ему людей. В результате маркиза де Помпадур, стремясь угодить ему, построила еще два подобных Эрмитажа — в Компьене и Версале.

Эрмитаж в Компьене стоил «всего» 30 000 ливров и был создан архитектором Габриэлем в итальянском стиле. В настоящее время он бесследно исчез. В Версале Эрмитаж обошелся гораздо дороже — в 216 000 ливров. Там был сделан специальный коридор, который вел прямо во дворец. Самым замечательным в Эрмитаже Версаля был сад, в котором росли апельсины, лимоны, жасмин, сирень и масса других различных кустарников и цветов, которые завозились туда со всей Франции, и которые маркиза отбирала лично, руководствуясь нравившимися ей сочетаниями оттенков и запахов. После смерти маркизы этот Эрмитаж достался принцессам, и они полностью изменили его внешний вид, а в настоящее время там находится монастырь.

* * *

Врагов у мадам де Помпадур, как мы уже знаем, было предостаточно, и они обвиняли удачливую фаворитку короля во всех смертных грехах. И дело тут было не только в ней. Вся ревность аристократии, зависть к быстро возросшему богатству буржуа — вся эта «классовая ненависть» обрушилась на маркизу де Помпадур.

Один из ее врагов — граф д’Аржансон — по этому поводу констатировал:

«Она чудесно обогатилась и сделалась объектом всеобщей ненависти».

Самое страшное, что она оказалась чужой для всех — и для буржуазии (еще бы, связалась с «высшим светом»), и уж тем более для аристократии, инстинктивно почувствовавшей опасность, исходившую от этой энергичной представительницы иного сословия. Этого не прощали, и так называемое «общество» обрушилось на бывшую Жанну-Антуанетту Пуассон со всей силой своего тогдашнего, по-современному говоря, черного пиара…

Конечно, газет в нынешнем понимании этого слова тогда не было. Но была куча профессиональных острословов, и была парижская толпа, которая мгновенно подхватывала многочисленные сатирические стишки, куплеты и эпиграммы, которые стали называться по девичьей фамилии маркизы де Помпадур — пуассонадами (poissonades).

Автором нескольких пуассонад, к удивлению маркизы, оказался ее старый друг Вольтер (он, правда, потом очень долго извинялся, утверждая, что это не более чем шутка).

Что это были за шутки? Вот, например, один раз Вольтер сидел рядом с ней на одном из ужинов. Шла оживленная беседа, и маркиза де Помпадур, как всегда, активно принимала в ней участие. Подали перепелок, и маркиза нашла их жирноватыми. Тогда Вольтер шепнул ей на ухо такое четверостишие, сыграв на созвучии слов «перепелка» (caille) и «болтунья» (caillette):

Жирнушка, между нами,

Мне кажется болтушкой;

Шепчу то вам на ушко,

Помпадуретта, моя душка.

И это говорил человек, всегда вслух утверждавший, что «самое необходимое искусство при дворе состоит не в том, чтобы хорошо говорить, а в том, чтобы уметь промолчать». Это было очень обидно, ведь в реальной жизни маркиза была не такой уж и болтливой, и уж совсем не толстой. Более того, она была доброй и справедливой женщиной, никогда и никому не отказывавшей в помощи. И самому Вольтеру, в первую очередь…

«Отличился» и морской министр граф Жан-Фредерик де Морепа, написавший ряд просто неприличных четверостиший, направленных против фаворитки короля. Вот, например, одно из них, найденное маркизой де Помпадур под своей салфеткой на обеде в Шуази:

Маркиза наша — чудо красоты,

И прелести ее достойны пира Духа.

Лишь ступит где — рождаются цветы,

Но вот беда, что ни цветок — то шлюха.

Не пощадил он и мать Жанны-Антуанетты, которой он посвятил такую посмертную эпитафию:

Покоится здесь та, что родилась

В дерьме и, чтобы в счастье вечно жить,

Остатки чести дать откупщику решила,

А дочку — самому монарху уступить.

Вообще следует сказать, что при дворе граф де Морепа слыл человеком «честным и обладающим обширными познаниями». Во всяком случае, так о нем отзывались в своих воспоминаниях некоторые современники. Однако на самом деле, это был весьма остроумный, но поверхностный царедворец, ловкий интриган, главным достоинством которого было умение прекрасно подлаживаться под настроения короля. В глубине души де Морепа насмехался над всем и не имел ровным счетом никаких идеалов, а все его министерские заботы, по сути, сводились к тому, чтобы все оставалось по-старому.

Столь неприкрыто злобных и враждебных стихотворений маркиза простить ему просто не могла. Вскоре представился случай отомстить. В одно прекрасное утро господин де Морепа прибыл с докладом к королю.

— Ваше Величество, флоту нужны деньги, — заявил министр. — У нас не хватает кораблей, наши арсеналы разрушены, наши порты в запустении. И при этом я не могу сдержать боли в сердце, видя, как строятся бесконечные театры и залы для балета. На это всегда находятся деньги, а ведь Вашему Величеству горазде более необходимы корабли.