Марийский лесоповал: Врачом за колючей проволокой - [38]

С этого дня я стал появляться почаще в зоне, и когда в столовой шло кино или проводился вечер, искал встречи с Галей, садился рядом с ней и вступал в разговор. К моему удивлению, знакомство завязалось очень быстро. Девушка, видимо, еще была «свободной» и охотно встречалась со мной.

Быть в дружбе с врачом колонии считалось престижным.

Галя работала до ареста в торговле и была осуждена на два года за растрату. За такие, чаще всего безобидные преступления (недостача составляла иногда мизерные суммы) сидело много девушек, которые сделали свои первые шаги в торговле, и по неопытности оказались за решеткой. В большинстве случаев они были обмануты своими же сослуживцами, которые хотели нажиться за их счет.

На наших коротких свиданиях я ограничивался пустыми разговорами, провожал девушку иногда до ее барака, но дальше мои ухаживания не шли. Правда, этого было достаточно, чтобы вскоре заговорили о нашей «дружбе».

Вскоре, однако, я попал в затруднительное положение и не знал, как вести себя дальше. Ограничиваться и дальше только разговорами вызвало бы лишь недоумение. В ее возрасте, тем более в колонии, девушки ждут чего-то более основательного, чем слова, и хотя бы вначале крепких объятий и поцелуев. Я понял по доверчивым и просящим глазам Гали, что она ждет от меня признания в любви и ласки, и мне стало стыдно. Работать же на «два фронта» не позволяла совесть, хотя иногда и появлялось такое желание. Галя была деревенская девушка, которым еще свойственна определенная застенчивость и скромность, поэтому она и не решалась выразить свое недоумение. Блатная девица, вероятно, обозвала бы «мерином».

К счастью, меня выручил не кто иной, как сама Валя. Она заревновала.— Это была глупая затея с моей стороны,— оправдывалась она,— и я поступила очень нехорошо, и в отношении Гали и в отношении тебя. Прости меня.

Несколько дней я почти не показывался в зоне и отсиживался в амбулатории или стационаре. По возможности я старался избегать встреч с Галей. Мне было очень неудобно перед ней, хотя наши отношения отличались необычным целомудрием.

Мои угрызения совести оказались напрасными. Галя долго не горевала. Оказывается, за ней уже давно ухаживал бригадир Вершинин, и девушка долго не знала, кому отдать предпочтение — ему или мне. Теперь вопрос решился очень просто. Вершинин взял инициативу в свои руки и добился полного успеха. Ровно через год Галя родила ему двойню. После освобождения они поженились.

Пасха

Наступил праздник Пасха. Хотя официально религия считалась «опиумом для народа», люди соблюдали старые традиции, особенно в сельской местности, и отмечали этот день. Не являлись исключением и мои непосредственные начальники — Валентина Федоровна и Клава Комарова. Они похристосовались со мной (правда без посторонних глаз) и подарили мне раскрашенные луковым отваром буроватого цвета яйца.

С Клавой я был в дружеских отношениях, и когда в клубе организовывались танцы, она чаще всего оказывалась моей партнершей. Девушка была очень подвижной и гибкой, и с ней танцевалось легко.

Я уже давно замечал, что Клава старалась «поймать меня в свои сети», но я не обращал на это внимания, и делал вид, что ничего не понимаю. Тогда она решила применить испытанное средство, зная, что Бахус помогает Венере.

В пасхальное воскресенье Валя прибежала в зону после обеда лишь на полчаса, чтобы поздравить меня, а затем вернулась домой, где ее хозяйка накрыла праздничный стол. Клава осталась в больнице. Она уже приняла определенное количество водки и была в приподнятом настроении.

В свободное время я обычно находился в амбулатории, где мог спокойно читать и писать. В бараке этой возможности не было.

Вот и в этот день я сидел в приемной за столом и писал при тусклом свете керосиновой лампы очередное письмо матери. Далеко не всегда горел электрический свет, и поэтому, как в амбулатории, так и в стационаре имелись, на всякий случай, керосиновые лампы и коптилки.

Клава была чем-то занята в процедурной комнате, но вскоре появилась в приемной.

— Опять пишете? — спросила она с упреком в голосе,— нехорошо. Сегодня праздник, и его надо отметить.

— Как?

— А это уже мое дело,— ответила она с вызовом и жестом руки пригласила меня в соседнее помещение.

— Пойдемте! Стол уже накрыт.

В процедурной горела лишь маленькая коптилка, которая едва освещала маленькое помещение. Я увидел кушетку и около нее тумбочку, на которой красовалась бутылка водки. Рядом стояли два стаканчика и тарелки с крашеными яйцами, хлебом, капустой, колбасой и консервами. Такого угощения я уже давно не видал.

— Садитесь, Генри,— Клава показала на кушетку. Я сел рядом с ней. Девушка наполнила стаканчики. Я очень не люблю вино и терпеть не могу водку.

— Не хочется.— Я отодвинул стакан.

— Вы меня обижаете, я же от чистого сердца,— Клава сделала обиженное лицо.

Я поднял стаканчик.— Вы меня уговорили. За праздник и за ваше здоровье.— Мы выпили.

— Закусывайте! — девушка пододвинула мне тарелку с кислой капустой, где лежали еще два соленых огурца. Я взял один огурец. Клава налила снова стаканчики.

— Больше не буду.

— Ну последний раз,— умоляла она,— выпьем на брудершафт.