Марийские народные сказки - [56]
— Не тужи, будет т$оя старуха царицей.
Стали жить они во дворце. Вокруг солдаты стоят, слуги носят старуху на руках, а ест-пьет она на серебре да золоте. Да только и такая жизнь ей не по нраву. Говорит она старику:
— Надоело мне быть царицей. Хочу стать хозяйкой всего мира, землей и небом командовать.
Поскреб старик затылок и отправился в лес. Жалуется:
— Беда, мудрейший. Не хочет старуха быть царицей, хочет землей и небом властвовать.
— Что ж, приезжайте завтра ко мне оба. Будут твоей старухе и земля, и небо подвластны.
Приехал старик со старухой назавтра в лес, к большой реке, старичок в баньке их вымыл, за стол усадил. Мужа пивом угощает, а жене какой-то напиток подносит. Выпила она и превратилась в черного дятла. Л старик захмелел с пива, забыл про жену и поехал домой.
С тех пор летает черный дятел, плачет, ищет своего старика, а хмельной старик все еще в лесу блуждает.
Кошкавуй
— Вот твой надел, — говорят. — Далеко ездить не надо, пашня у самой дороги. И лошадь у тебя самолучшая, помнишь, батюшка покойный сам об этом говорил, когда наши-то еще жеребятами были. А чтоб ты не обижался на нас, дадим тебе впридачу и матушку. Сами бы с ней жили, да ладно, уважим тебя.
Вот вышли братья пахать, Кокшавуй и кричит на свою клячу:
— Но-о! Что отстаешь? Братья говорят, что ты стоишь всех их лошадей. Но-о!
— Замолчи, Кокшавуй. Не позорь нас. Не то прибьем твою лошаденку.
А Кокшавуй опять:
— Но-о! Что отстаешь? Что братьев моих позоришь? Они же поручились, что ты лучшая лошадь в нашем табуне.
Рассердились братья и прибили лошадь Кокшавуя. А он снял с нее шкуру и понес на базар. Да припозднился, прибыл в село, где был базар, в сумерки. Смотрит, в одной избе свет горит. Заглянул в окошко — хозяйка попа привечает, пока мужа нет.
— Если муж придет, — спрашивает поп, — куда меня спрячешь?
— Запру в сундук.
Только сказала, а Кокшавуй уже — «кылдэ-гылдэ» — стучит в окно.
— Кто там? — спрашивает хозяйка.
— Путник я. Приехал на базар. Пустите переночевать.
— Мужа нет. А без него не пускаю.
— Пусти, коли просят. Уложишь в сарае, — советует поп. — Если увидит муж мои галоши, скажешь, что путника они. Вот и будет тебе оправдание.
Пустила хозяйка Кокшавуя. Залез он на сеновал, завернулся в лошадиную шкуру и спит в тепле. А вскоре и муж хозяйки вернулся. Пока выгружал товары, жена успела спрятать попа в сундук.
— Есть ли у нас ночлежники? — спрашивает муж. — Чьи это галоши в сенях стоят?
— Есть один. На сарае спит.
— Так позови. Пусть дома спит, ночи-то холодные.
Покормил хозяин Кокшавуя, а тот такие речи заводит:
— Вижу, хорошо торговля у тебя идет. Да денежки-то не водятся.
_ Это верно. Торгую неплохо, а куда деньги деваются — сам не знаю.
— А тут и гадать нечего. Завелся у тебя дома черт, он все дело и портит. Хочешь, выведу его?
— Сколько возьмешь за это?
— Торговаться не буду. Во сколько оцепишь мою работу — столько и возьму.
— Дам сто пятьдесят рублей.
Стал Кокшавуй по избе ходить, будто черта ищет. Заглянул в сундук, а поп ему шепчет:
— Не выдавай, дам тебе сто рублей.
— Ладно. Когда буду читать заклинания, снимай одежду, распусти волосы и выбегай из сундука на четвереньках.
Затем подходит к хозяйке и шепчет: «Коль не хочешь, чтоб я попа мужу выдал, плати». Отдала ему хозяйка семьдесят пять рублей.
Принялся Кокшавуй изгонять черта: вынул из кармана какую-то бумагу и ну бормотать что-то, будто молитву читает. Услышал это поп, разделся, распустил волосы, выскочил из сундука и шмыг на четвереньках за ворота.
Благодарный хозяин отвалил Кокшавую сто пятьдесят рублей. На утро тот разменял их мелкой монетой, разменял и хозяйкины деньги — полный мешок получился. Пошел к попу, а тот завтракал как раз. «Отдавай, — говорит, — должок». Денег у попа не оказалось, так он отдал хорошего жеребца с упряжыо и коляской, да еще и завтраком накормил.
Вот приехал Кокшавуй домой и говорит матери:
— Сходи-ка к братьям, попроси пудовку, скажи, деньги мерять буду.
Дали братья мерку, а сами подслушивают у избы. А там, и точно, деньги меряют: скажет Кокшавуй — столько-то пудовок и — «чы-ж-ж» — сыплет монеты в подполье.
Не выдержали братья, вошли и спрашивают:
— Скажи, Кокшавуй, где столько денег раздобыл?
— Вас благодарю, братья. Не убили б вы мою лошадь — не пошел бы я на базар и не добыл бы столько денег.
Порешили братья между собой: видно, дороги нынче на базаре лошадиные шкуры. Зарезали восьмерых своих кобыл, одну оставили, чтоб шкуры на ней везти, и приезжают на базар.
— Почем шкура? — спрашивают их.
— По сто рублей каждая.
Просмеяли их на базаре. Еле-еле по тридцати пяти копеек за штуку выручили братья, да и те деньги от огорчения пропили в кабаке. Приезжают злые — и сразу к Кокшавую. Заскочили в избу и — «троп-троп» — спящему дубинками по голове.
Да только не брата они били, а мать. Не смогла она в эту ночь на печь влезть, вот и поменялась местами с сыном, легла на его кровать. Утром слез Кокшавуй с печи, а мать мертва. Обмыл ее, обрядил в дорогие одежды, посадил в коляску и повез в село в церковь, отпевать. А по пути в кабак заглянул. Сам пьет и целовальника угощает. Опьянел целовальник, говорит:
