Мария - [20]

И еще: "Париж. Мост над Сеной".

Бонапарта не было, но Франция осталась. И я узнал ее. Ее белый и красный.

И небо.

А потом приехала Лида. Она спросила: "Это Донген?"

А я сказал: "Мне нравится, когда светло. Наверное, Бах чувствовал то же, когда услышал свою сюиту".

Лида попыталась напеть арию, сбилась. Эта?

- У тебя такая богемная обстановка, - сказала она.

Я сказал: "Потому что мебели нет?"

Она приглядывалась к корешкам книг, кассет, пластинок. Это, наверное, очень дорого, снимать квартиру?

- Дороже, чем год назад, - признался я. - Цены здорово подскочили.

- Год назад, - сказала она тихо.

Душа ворковать отлетела на крыши, я слышу ее, но все тише,

это кровь перегоняет по трубам органа пальцев страсть ласк,

не пой, нет, напои, мне твой голос как воздух, пить хочу я, пить тебя с губ,

я был гипсовой куклой, лицо - алебастр, в глазницах небо, но это маска,

неба не было, только цвет, он здесь, стебель венчает упругий,

хоботок бабочки ищет нектара сосать,

я не трогал струн, а хотел играть, пальцы были как сумерки сонны,

истомились струны, звука хотят, стона!

Гипс осыпался, вот мои пальцы, сожми их, крепче, сожги их

и роди меня плотью от плоти твоей, кровью от крови губ, звуком от стона струн...

- Ну, и так далее. Я ждал тебя сегодня и, сходя с ума от желания, написал эту безделицу. Между прочим, ты знаешь, кажется, я снова научился писать стихи.

- И снова подписываешься "Этьен"?

Так я подписывал стихи в детстве.

А потом Лида вспомнила про письма. Я просил Марию передать их мне.

Она передала.

В тот день она первый раз заговорила об отъезде. Я попросил ее, чтобы она не уезжала. Она сказала, что останется еще на неделю.

Мы приехали из ресторана. В комнате было темно.

Я смотрел на цветные полосы на потолке, - две красные и одну зеленую,отсветы неона с улицы.

Я сказал: "Оставайся совсем".

Она вздохнула, а потом сказала: "Ты это серьезно?"

Мы помолчали. На улице проезжали машины, тихий шум. Цветные полосы на потолке.

- Две недели - это одно, - сказала она. - А день за днем, год за годом - совсем другое...

- Будь легкомысленной, - сказал я. - Знаешь, как это приятно.

А потом сказал: "Зачем об этом думать? Себя не переживешь".

Она сказала: "Это верно."

- Но у меня семья. Муж.

Я промолчал.

Тогда она сказала: "Дети. Старшему уже девятый. Младшему шестой."

- Критический возраст, - сказал я. - Когда мне было пять лет...

- Тебя называли "аленделончиком".

- А я говорил: "Я самый красивый мальчик в городе".

- Можно видеться чаще, - сказала Лида. - Я могла бы приезжать два раза в год.

- Здорово ты меня утешила. Молодец.

Мы посмеялись, но легче не стало.

Я отпил из бокала и сказал: "Помнишь, как мы покупали шампанское?"

Она сказала: "Конечно, помню. Я обомлела, когда тебя увидела."

- А я обрадовался.

- Потому что я стояла ближе?

- Человек на десять, наверное. Или больше?

- Да, наверное.

- О чем мы с тобой говорили? Ведь так долго стояли.

- Ой, не помню. Обо всем?

- А потом ты отвезла меня домой на такси и отправилась на поиски подарка. Первую твою идею я перебил.

- Когда же это было? - вспоминает она.

В восемьдесят первом. Девять лет прошло уже.

Мы повздыхали. Да, время летит.

И Лида сказала: "Поражаюсь я ей. Ты ведь видел ее".

- Два года назад, - сказал я. - Но это несущественно. За те двадцать лет, что я ее знаю, она нисколько не изменилась.

- Она не меняется!

А я сказал: "Кончится тем, что я выйду с ней, и мне будут говорить: "Какая у вас взрослая дочь!"

- За мужа меня уже принимали.

- Кончится тем, что мне скажут то же самое.

- Ну, не говори так. Ты выглядишь чудесно.

- Стараюсь, - сказала она.

Я поднес ей янтарное колье. Она сначала сказала: "Ах! Обалденно".

И стала любоваться им, а потом сказала: "Нет. Я не могу".

А я сказал: "Можешь не отворачиваться. Я же вижу".

- Как я объясню, откуда?

Всех моих денег не хватит на такое.

- Чепуха. Скажешь, что это позолота, а янтарь искусственный.

Я подпрыгнул и сорвал гроздь рябины. Горькая. Ее мучили сомнения, но соблазн пересилил. Она надела и сказала: "В таком страшно на улицу выйти".

Я попросил ее сделать прическу на древнеегипетский манер. Она сказала: "Что за фантазии".

Но сделала. Ей очень идет. Как Элизабет Тэйлор. У нее красивый разрез глаз, не нужно даже дорисовывать. И длинные ресницы.

Она прикрыла их, потом раскрыла и сказала: "Сколько же такое стоит?"

Я отшутился. Она сказала, что знает, сколько. Я сказал, что сейчас обижусь. Она отступилась. Я стал рассказывать ей про шумеров.

Она уехала.

Мы договорились, что я приеду в ноябре. В крайнем случае, в декабре. Обязательно.

Она спросила, чем я занимаюсь. Я объяснил.

-У нас это было бы, наверное, трудно.

- А иначе почему я торчу в этом городе.

- Тебе не нравится здесь?

- Я здесь живу.

Знаешь, жить в городе и хаять его, это... непорядочно что ли. Мы же не ублюдки какие-нибудь. Так что лучше ничего не буду говорить.

Она сказала: "Ты добился успеха".

- Ну что ты, - сказал я. - Успех, это когда перспектива.

Сейчас, сама знаешь, какое время. Все крутятся. Никто не знает, что будет завтра. Какие уж тут перспективы.

- А ты?

- А я не думаю об этом. Себя не переживешь.