Мария Медичи - [46]

Но для заключения этих браков понадобится еще пять лет, в течение которых Марии Медичи и ее происпанскому окружению придется бороться с приверженцами внешней политики Генриха IV. Испанские браки окажутся в самом центре проблем внутренней политики Франции и предоставят принцам удобный способ скрыть стремление к власти, интригам и деньгам, которое теперь увеличивалось изо дня в день.

Возвращение принцев

Провозглашение регентства прошло гладко только благодаря герцогу дʼЭпернону и отсутствию двух наиболее значительных принцев — графа Суассона и принца Конде. Но возвращение принца Конде ознаменовало начало волнений.

После смерти Генриха IV принц написал Марии Медичи, что хотел бы вернуться во Францию и повиноваться ей. Его мать, принцесса Конде, тоже выступила в защиту сына, и Мария дала себя уговорить, разрешив ему вернуться. Из Милана принц направился во Фландрию, где находилась его жена — Шарлотта де Монморанси. Их отношения вошли в хронику той эпохи. Конде то заявляет, что никто — даже королева Фракции — не заставит его вернуться с принцессой, поскольку он никогда не помирится с ней и не желает быть ей мужем, то вдруг прощает принцессу, любит и дорожит ею, когда Шарлотта грозит ему разводом.

Все считали, что в конце концов Конде договорится с Шарлоттой, потому что это ему выгодно: в результате ссоры его врагом может стать тесть — коннетабль де Монморанси со всей своей семьей и многочисленными союзниками. В характере принца сочетались нерешительность, противоречивость, непостоянство с грубостью и неумеренной страстью к деньгам.

Как было Марии не ожидать самых худших неприятностей от возвращения в Париж взбалмошного принца? Его имя, ореол мученика, который его окружал вследствие ссор с Генрихом IV, заставят других принцев искать с ним союза. Самым проворным оказался граф Суассон: он послал одного из своих дворян в Брюссель с приглашением поселиться у него, когда принц будет в Париже. Принц Конти и герцог Гиз написали ему, что готовы выехать для встречи его на границе. Встревоженное правительство Марии Медичи предложило Конде 300 000 ливров при условии, что он не будет вмешиваться в интриги. Казалось, что принц Конде понял необходимость осторожной сдержанности и через секретаря сообщил королеве, что не намерен вступать ни в одну партию, кроме партии верных слуг регентши. 16 июля принц Конде въехал в Париж.

Аудиенция в Лувре продолжалась не больше четверти часа: принц стал на колени перед Людовиком XIII, но тот поднял его и обнял. Затем Конде стал на колени перед королевой-матерью, а та, сказав ему несколько приветливых слов, уверила в своей милости. Принц занял особняк Гонди, предоставленный в его распоряжение Марией Медичи, который она вскоре ему подарит.

В последовавшие за этим дни парижанам казалось, что вернулись смутные времена. Принцы прибывали в сопровождении ста, ста пятидесяти, двухсот внушающих ужас всадников. Ополчение было приведено в состояние боевой готовности. Знатные вельможи в панике. Даже Конде ей поддался, несмотря на то, что сам был одним из ее виновников. Д’Эпернон, Сюлли, Гиз окружают себя вооруженными дворянами, Буйон прячется у Конде. В Париже поговаривают о повторении Варфоломеевской ночи, и многие протестанты покидают столицу.

Выведенная из себя безосновательной тревогой Мария приказывает городским властям взять на себя поддержание порядка в столице, а затем сообщает вельможам, что лишит содержания любого дворянина, состоящего на службе короля, если он будет сопровождать какое угодно другое знатное лицо. Вскоре Конде и принцы притихли.

Чтобы подчеркнуть безусловное вступление в правительство регентши, Конде снова занимает в парламенте место первого принца крови и вызывает к себе жену. Но за королевой ловушка уже захлопнулась: примирение Конде и Конти, которого она так добивалась, сопровождалось для последнего увеличением его содержания на 72 000 ливров и обещанием первого вакантного губернаторства. Принц Конде и его мать получили ежегодное содержание в 240 000 ливров.

Щедроты как из рога изобилия посыпались на обрадованных вельмож. Оказывается, чтобы получить, достаточно попросить. Суассону Мария Медичи подарила 500 000 ливров, Кончили выдана сумма, необходимая для покупки владений. Принцы, увидев в итальянце-фаворите конкурента, сговорились и один за другим оставили свои места при дворе, дав понять, что вернутся только в том случае, если Мария Медичи проявит щедрость. Буйон вернулся в Седан, Конде разъезжал по Нормандии и Бургундии, а Гиз грозил отправиться в Прованс. По поводу герцога Невэрского, удалившегося в Шампань, посол Флоренции Аммирато простодушно написал: «Герцог Невэрский, который находится сейчас в своем губернаторстве в Шампани, просит у Ее Величества, как говорят, крупную сумму, чтобы заплатить свои долги, но неизвестно, получит ли он ее. И неудивительно, если он взбунтуется по этому поводу, потому что он ничего не получил, когда давали всем».

Проблема режима

В конце 1610 года Бурбоны, объединившись с Конде, Суассоном и Гизами, бросили Марии Медичи вызов более серьезный, чем требования денег: они усомнились в законности регентства. Снова для Марии начался кошмар, который она переживала в те времена, когда Анриетта д’Антраг высказывала сомнения в законности брака Генриха IV с принцессой Тосканской. Но теперь предметом яростных нападок стали полномочия Марии как регентши и даже те обстоятельства, в которых она получила этот титул.