Мария, княгиня Ростовская - [2]

— Вот что, Мария. Ты не какая-нибудь голь перехожая, сирая и убогая, у которой слова что ветер в поле. Ты княжья дочь, и должна отвечать за свои слова и поступки. Неси-ка вицы.

Мария вздрогнула, посмотрела на отца. Может, всё-таки шутит? Но князь смотрел на неё твёрдо — без злости, даже чуть печально. Не шутит… Да, похоже, на сей раз устным внушением отделаться не удастся…

— Неси, неси, — подбодрил девочку отец. — Да дверь запри на засов, а то не ровен час, Феодулия вернётся.

Вообще-то князь Михаил был человек не злой, и даже княжескую дворню пороли не так часто — при том, что на Руси в те времена телесные наказания не только детей, но и взрослых были явлением массовым и обыденным. Провинившихся холопов обычно пороли на конюшне, кого розгами, кого палками, а кого и кнутом. Но для княжьей дочери это было, разумеется, неприемлемо.

— Ложись на лавку, — велел он девочке, пробуя принесённые ивовые прутья, отмоченные в ведре с водой. Прутья со свистом рассекали воздух. — Да сапоги-то сыми.

Мария послушно разулась, легла на лавку ничком, высоко, до подмышек, задрав подол платья. Князь взял в пучок три наиболее гибкие розги, взглянул на тоненькие девчоночьи ноги и тощенький зад, вздохнув, отложил одну.

Розги со свистом впились в кожу, оставив красные полосы. Раз, два, три… Мария молча вцепилась зубами в ткань. Пять, шесть, семь… Десять.

— Ну хватит тебе для ума, пожалуй, — отец отбросил прутья — Хватит, Мариша? Не будешь больше?

Девочка повернула к отцу зарёванное лицо.

— Не буду, тато. Правда, не буду. А если оно опять само получится?

— Тогда добавлю, — без улыбки пообещал отец. — И запру в горнице. Будешь сидеть вместе с Феодулией над святцами. Все дни вместе, с утра до ночи, поняла?

— Ой, тато, не надо! Лучше ещё розог!

Тут князь не выдержал и захохотал.

— Вставай уже, стрекоза!

Глядя, как дочь оправляет платье, Михаил спросил.

— Ты чего не визжала-то, Мариша? Когда орёшь, оно легче. По своему детству знаю.

Мария чуть посопела.

— Не хочу, чтобы все знали, что ты меня сечёшь, тато.

Князь поперхнулся, закашлялся.

— Ну-ну… Экая ты у меня терпеливая, гляди…

Часть первая Преддверие

— … Расскажи про царицу Ирину, дядько Фёдор!

Тягучий промозглый дождик моросил не переставая, и окна светёлки, забранные мутными зеленоватыми стёклами, запотели так, что казались закрашенными грязными белилами. Сгущались осенние сумерки, и свет шести свечей, вставленных в трёхглавые подсвечники, расставленные на обширном столе, уже спорил с дневным светом, идущим из окон. На столе были разложены свитки пергамента, пара толстых фолиантов с закладками громоздилась на углу, прижимая стопку растрёпанных пергаментных листов. За столом на лавках сидели трое. По одну сторону стола сидели две сестры, Феодулия и Мария, перед которыми лежали навощённые ученические доски и медные писала. Напротив них восседал мужчина средних лет, явно учитель. Шёл урок.

— Нам ещё надобно арифметикой заниматься, девоньки.

— Ну расскажи, дядько, а?

Мария смотрела на учителя широко раскрытыми глазами, в которых даже самый строгий учитель не мог бы обнаружить ни капли корысти. Феодулия украдкой метнула на сестру насмешливый взгляд. Она-то всё понимала, конечно, потому что знала свою сестрицу как никто другой. Впрочем, в данный момент их интересы полностью совпадали — сёстры терпеть не могли математики и геометрии, а вот рассказы про жития замечательных людей, святых и героев древности могли слушать часами.

Боярин Фёдор, которого даже учёные греки прозвали «философом над всеми философами», задумчиво почесал в густой чёрной бороде.

— Про царицу Ирину, говоришь… Ты имеешь в виду Ирину Ромейскую, жену Льва Хазара?

— Да, дядя Фёдор!

— Ну что ж… Феодулия, затуши-ка лишние свечи. Неча добро зря переводить, раз писать вы боле не намерены.

Девушка послушно встала, загасила свечи специальным медным колпачком, лежащим на столе, оставив гореть по одной свече в каждом подсвечнике, и тьма разом осмелела, выступив из углов, окружив стол с сидящими людьми. Боярин незаметно усмехнулся, наблюдая за ней. Какие они всё-таки разные, сёстры. Похожие и разные одновременно. Вот Мария непременно задула бы свечки, да так, что пришлось бы, пожалуй, искать кресало или идти за угольями на кухню. Но это в мелочах, да… А вообще-то они славные девушки, умные, и схватывают всё на лету. Феодулия, конечно, спокойнее, и мудра не по годам — недаром её так тянет к божественному… Ну да ведь она и постарше на год будет. Мария куда как поживее, давно ли на баранах верхом каталась! Но ума и ей не занимать, точно. Хорошая кому-то жена будет…

И отношения между сёстрами за истёкшие два года наладились, уже не девчонки малые, взрослые девицы… Перестали по пустякам ссориться.

— Ну слушайте… — боярин поудобнее разместился на лавке, привалясь спиной к печке. — Было это в давние, давние времена, лет четыреста с гаком назад. Родилась Ирина в славном греческом городе Афинах, в семье незнатного, хотя и состоятельного человека. Когда базилевс ромейский Константин Пятый собрался женить своего сына и наследника, известного нам как Лев Хазар, он долго искал подходящую невесту. И вот как-то весной доложили ему, что есть в граде Афины девица красоты необыкновенной и ума острого. Собрался базилевс в путь, и скоро прибыл в Афины. Увидал он Ирину и более не искал никого. Осенью того же года корабль с будущей василисой ромейской бросил якорь в гавани Золотой Рог, и вскоре… да, в декабре того же года, семнадцатого числа, повенчали Ирину и Льва.