Марион Фай - [132]

— Знаю, что они пристают и ко мне. Но я не обратила бы на них никакого внимания, если б не папа.

— А он этого очень желает?

— Боюсь, что да.

— Говорил я тебе когда-нибудь, что твоя тетка мне сказала перед самым моим отъездом из замка Готбой?

— Лэди Персифлаж, хочешь ты сказать. Она, как тебе известно, мне не тетка.

— Она желает, этого еще больше чем твой отец, и, без всякого сомнения, выдвигает единственный сильный аргумент, какой мне довелось слышать.

— Убедила она тебя?

— Не могу этого сказать, но кое-что она сделала. Она почти заставила меня думать, что пожалуй, обязан это сделать.

— В таком случае ты, вероятно, примешь это имя? — сказала она.

— Это будет совершенно зависеть от тебя. А между тем, мне бы не следовало тебя спрашивать. Я должен был бы исполнить требование этих лиц, даже не беспокоя тебя просьбой выразить твое желание. Я совершенно убежден, что, сделавшись моей женой, ты будешь иметь такое же безусловное право на этот титул, как лэди Кинсбёри на свой. Желаешь?

— Нет, — сказала она.

— Не желаешь?

— Конечно, нет; если я должна это решать.

— Почему ты так отвечаешь, когда все твои друзья этого желают?

— Потому что мне кажется, что один из моих друзей этого не желает. Если ты скажешь, что желаешь этого для себя, я конечно уступлю. Иначе, все, что бы ни говорили мои друзья, не окажет на меня никакого действия. Когда я приняла твое предложение, я совершенно перестала думать об общественном положении. Я имела свои причины, которые находила достаточно вескими. Во всяком случае я это сделала, и теперь, из-за этой случайности, не желаю отступать. Что касается до того, что обо мне говорит лэди Персифлаж, то не верь ни одному слову. Ты, конечно, не сделаешь меня счастливой, дав мне имя, которое я носила бы вопреки твоему желанию и которое было бы тебе самому неприятно.

После этого, Роден более не колебался, хотя друзья его, включая лорда Персифлаж, барона сэра Бореаса и Крокера, продолжали действовать с прежней энергией. Пусть их делают, что хотят, он сохранить имя Джорджа Родена, так как она уверяла, что удовольствуется им.

Через сэра Бореаса он узнал, что записан в книгу кандидатов под именем «герцога ди-Кринола». Сэр Бореас не был членом этого клуба, но слышал о происшедшем, вероятно, в каком-нибудь своем клубе.

— Очень рад слышать, что вы записаны у «Иностранцев», — сказал Эол.

— Но я вовсе не записан.

— Вчера вечером мне говорили, что барон д'Осси записал вас под именем герцога ди-Кринола.

Тут Роден узнал всю истину, как барон его предложил, а министр иностранных дел поддержал, не потрудившись даже спросить его мнения.

— Честное слово, мне казалось, что ты этого желаешь, — сказал ему Вивиан.

Тогда к министру иностранных дел была отправлена следующая записка:

«Мистер Роден, свидетельствуя почтение лорду Персифлаж, позволяет себе заявить, что относительно клуба Иностранцев произошло недоразумение. Мистер Роден глубоко чувствует оказанную ему честь и весьма признателен лорду Персифлаж, но так как он не признает за собой права на честь принадлежать к этому клубу, то просил бы снять имя его с книги. Мистер Роден пользуется случаем, чтоб уверить лорда Персифлаж, что он не принимает и никогда не примет имени, которым он, как он слышал, внесен в клубную книгу».

— Он осел, — сказал лорд Персифлаж барону д'Осси.

Барон молча пожал плечами.

— Есть люди, барон, которым помочь нельзя, как ни старайся. Этого человека хватило на то, чтоб завоевать сердце очень хорошенькой девушки, с прекрасным состоянием и высоким общественным положением, а между тем он так глуп, что не хочет позволить мне совсем поставить его на ноги, когда представляется к тому случай.

Вскоре после этого Роден явился в Парк-Лэн и попросил доложить о нем маркизу. Проходя через сени, он встретил мистера Гринвуда, который очень медленно спускался с лестницы. Они не видались с того достопамятного дня, когда капеллан, в этом самом доме, по поручению маркиза, так неблагосклонно принял Джорджа Родена. С тех пор положение обоих изменилось. Теперь, когда они встретились у подножия лестницы, клерк очень любезно поклонился, но мистер Гринвуд едва ответил на поклон. «Из-за этого молодого человека, — сказал он себе, — и вышла вся беда. Из-за того, что людям, ему подобным, дозволяют врываться в среду аристократов и джентльменов, Англия и идет в чорту».

Маркиз не был в очень хорошем расположении духа, когда Родена привели к нему в комнату. Его встревожил его бывший капеллан, а он не был в состоянии легко выносить подобные тревоги. Мистер Гринвуд наговорил ему вещей, которые крепко рассердили его, речи эти отчасти относились в его дочери и ее поклоннику.

— Нет, я не очень здоров, — сказал он в ответ на расспросы Родена. — Не думаю, чтоб мне когда-нибудь стало лучше. О чем вы намерены потолковать?

— Я пришел объясниться, милорд, — сказал Роден, — потому что мне неприятно бывать у вас в доме под ложным предлогом.

— Ложный предлог? Какой? Я ненавижу всякую ложь.

— И я также.

— О каком ложном предлоге вы говорите?

— Боюсь, что вам сказали, лорд Кинсбёри, что, если б, вы выдали за меня вашу дочь, вы выдали бы ее за герцога ди-Кринола.