Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы) - [214]

.

Органы власти поддерживали и культивировали недоверие местных жителей к спецпереселенцам не только в быту, но и в производственной сфере, даже если условия хозяйствования требовали взаимодействия между неуставными и обычными сельхозартелями. В 1937 г. широкую огласку получило слияние двух колхозов Пихтовского р-на с двумя неуставными артелями Пихтовской комендатуры. Как показало расследование крайкома партии, в этом слиянии были заинтересованы и колхозники, и спецпереселенцы. Колхозы имели благоприятные условия хозяйствования (пахотные земли, сенокосные угодья и т. д.), но испытывали острейший дефицит в рабочей и тягловой силе. В неуставных артелях, по характеристике секретаря райкома партии Сумцева, «было много рабочих рук, было тягло, но они находились в такой местности, где совершенно не было условий вести хозяйство. Эти артели работали хорошо, являлись передовыми по выполнению многих кампаний и многие из трудпереселенцев (кулаков) были досрочно восстановлены в правах»[1313]. Слияние произошло в начале 1937 г., спецпереселенцы перевезли постройки и хозяйство из спецпоселков в колхозы. Однако вскоре началась эпоха «Большого террора» и данная акция получила совсем иную интерпретацию. Краевой прокурор И.И. Барков в сентябре 1937 г. обвинил руководство района в том, что оно встало «на путь контрреволюционной бухаринской программы мирного врастания кулака в социализм и сделало это в прямую угоду кулацким элементам». Прокурор потребовал «немедленно очистить колхозы “Красный колос” и “2-я пятилетка” от кулацкого элемента, водворить кулаков в участковую комендатуру под охрану и контроль коменданта» а также «привлечь виновных в слиянии кулацких артелей с уставными колхозами к судебной ответственности»[1314]. Очевидно, в этом случае экономическая целесообразность была принесена в жертву изменявшейся политической конъюнктуре (репрессированным руководителям крайземуправления задним числом инкриминировали этот как нельзя кстати подвернувшийся эпизод). Пострадавшей стороной стали 80 спецпереселенческих семей, вновь отселенных в спецпоселки[1315].

Документы официального делопроизводства почти не сохранили сведений о структурах самоорганизации в среде спецпереселенцев. Таких структур не могло не быть, хотя они видоизменялись в новых условиях выживания. Выше уже отмечались роль и значение семейных связей. Столь жe важное значение играли родственные и поселенческие, земляческие отношения, сохранению и воспроизводству которых способствовали семейный принцип высылки, а также отправка в ссылку групп семей из одного селения, сельсовета, района. Крестьянская взаимопомощь несомненно облегчала лишения на начальном этапе формирования спецпоселений. Без этого невозможны были ни строительство жилищ, ни трудовая деятельность, ни поддержка нетрудоспособных, ни организация побегов. Вот почему органы власти подходили к данному вопросу прагматично, используя родственные или земляческие связи для минимизации последствий собственных просчетов. Примечателен фрагмент из выступления Р.И. Эйхе 1 октября 1931 г. на совещании в Новосибирске по вопросу об устройстве спецпереселенцев. «Я думаю, – говорил Эйхе, – что на северных окраинах огромное значение кроме еды имеет вопрос одежды. И я боюсь, что в этой части мы находимся в наиболее беспомощном состоянии. Пимов и полушубков у нас нет. И вот здесь товарищи предлагают дать возможность самому спецпереселенцу мобилизовать те ресурсы и одежды, которые спрятаны у знакомых и родственников или которые, может быть, им просто хочет дать знакомый. <…> Это надо всячески поощрять». При этом Эйхе добавил далее, что у задачи есть и вторая половина – «борьба с волокитой, возможной в комендатурах и попытками всяких злоупотреблений задержать, прикарманить, не отдать по прямому назначению и т. д.»[1316]

Предпринимая попытки ослабить или ограничить родственные и земляческие связи ссыльных, карательные органы убеждались в невозможности обойтись без них. Ссылку с малой родиной связывали не только материальная помощь, которую спецпереселенцы получали из мест прежнего проживания, но возможность для власти «разгрузить» спецпоселения от нетрудоспособных, направлявшихся на иждивение родственникам или знакомым. Бежавшие из ссылки нередко укрывались у ближних и дальних родственников. Масштабность побегов, особенно значительная в первой половине 1930-х гг., являлась свидетельством не только недовольства и сопротивления крестьян репрессивным действиям, нежелания мириться с этим, но и наличия реальных возможностей укрыться от государственного розыска, получать помощь и поддержку от окружающих, вплоть до низовых органов власти.

Показателем сохранения земляческих связей может служить атмосфера ожидания, вызванная принятием Конституции 1936 г. и надеждами на перемены в положении спецпереселенцев. Исполняющий обязанности председателя Омского облисполкома Евстигнеев в письме районным руководителям от 11 декабря 1937 г. констатировал участившиеся «случаи возбуждения ходатайств колхозами, сельсоветами и райЗО о возвращении из трудпоселения ранее сосланных кулаков. Решения президиумов сельсоветов и общих собраний колхозов высылаются непосредственно трудпоселенцам… подобные ходатайства о возвращении кулаков из трудпоселения деморализуют работу органов НКВД, ведут к нарушению трудовой дисциплины, порождают побеги трудпоселенцев с мест поселения и подрывают экономическую мощь неуставных с/х артелей.