Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е годы) - [197]

12 марта с. г. в 9 час. 45 мин. прибыл эшелон из Рубцовского окр. в составе 200 хозяйств, общее количество людей 1123, из коих мужчин 283, из них 86 стариков, женщин 309, из них с грудными детьми 80 и беременных 17. Молодняка до 16 лет и детей 531 чел.»[1196]

О типичности описанной Заковским ситуации свидетельствуют и общие показатели половозрастного состава семей, высланных на север Сибири в феврале – марте 1930 г.: прибыло 16 025 семей в составе 82 922 чел. (в среднем ок. 5 чел. на семью); в т. ч. 23 381 женщина (28,2 %); 38 276 детей и подростков до 18 лет (46,2 %)[1197].

В приведенных выше данных есть два бесспорных доказательства того, что в ссылку отправлялись преимущественно разделенные семьи: их средний размер (5,0), согласно налоговой статистике 1927/28 г., существенно уступал середняцким (5,88) и «кулацким» (8,49)[1198], в составе семей ощутимым был разрыв между долями взрослых мужчин и женщин.

Произвол властей всех уровней породил хаос в деревне. Крестьяне пытались искать средства самозащиты от этого произвола. По сводкам ОГПУ, на начальной стадии «раскулачивания» наиболее распространенными способами самозащиты являлись: подача заявлений женами «кулаков» о разводе с целью избежать высылки, раздача детей и подростков либо родственникам, либо в «приемыши» знакомым, использование связей с работниками низового советского аппарата с целью получения фиктивных документов, организация активных и пассивных форм противодействия односельчан высылкам «кулацких» семей, массовое бегство накануне и в ходе самой высылки и т. д.

Весной – летом 1930 г. в Сибири, где преобладало т. н. внутрикраевое переселение репрессированных крестьян, главным образом из южных и западных районов в северные и восточные, масштабы бегства из спецпоселков в прежние места жительства стали предметом обеспокоенности карательных органов. Начальник СКАУ Скрипко в докладной записке в НКВД, подготовленной в начале июля 1930 г., ситуацию с побегами и тактику поведения бежавших характеризовал так: «…с наступлением весны кулачество с семьями целыми партиями бежит к прежнему местожительству. Бежавшее с мест поселения кулачество в большинстве случаев скрывается, направляя в места прежнего жительства только свои семьи в надежде на то, что их жен и детей водворять без главы семьи на место поселения не будут, а в будущем и в отношении их самих будет отменена ссылка. Некоторые кулаки идут “на разводы” с женами, которые тотчас же вступают в брак с батраками и бедняками. <…> В Ачинском, Красноярском, Омском и др. округах края были случаи при попытках ареста вернувшихся с ссылки кулаков органами ОГПУ, милиции организованного выступления крестьян всех социальных прослоек… а в иных случаях даже имели место категорические протесты против возвращения кулаков в ссылку, а в особенности жен и детей»[1199].

Уже летом – осенью 1930 г. карательные органы отмечали массовое стремление репрессированных крестьян к прямому или косвенному («в обход») разделению семей (разнообразные попытки оставить несовершеннолетних детей, престарелых, иждивенцев на попечении родственников, выйти замуж и жениться на «вольных»). Органы, чтобы не допустить «распыления» (термин из карательной лексики) семей спецпереселенцев; совершенствовали карательные процедуры. Так, на запрос руководства НКВД в прокуратуру РСФСР о том, как поступать с ходатайствами от членов семей «кулаков», в которых они просят разрешить несовершеннолетним детям не следовать с родителями в ссылку или передать иждивенцев на попечение родственников и т. д., заместитель прокурора Герасимов 10 ноября 1930 г. дал следующее разъяснение: «1. Вам должно быть известно, что раскулачиванию и ссылке подвергалось кулацкое хозяйство (двор), а не только его глава. 2. Никаких “добровольно следовавших” в ссылку несовершеннолетних и совершеннолетних членов семьи, таким образом, быть не может. 3. Общее мнение по вопросу возвращения из ссылки (место поселения) кулаков 2-й категории общеизвестно и в подтверждении не нуждается <…> 4. Замужество и женитьбы не возбраняются. Необходимо только следить за тем, чтобы это не превратилось в обход и члены кулацких хозяйств не возвращались таким образом на родину»[1200].

Соединение разъединенных семей самой же карательной системой зачастую диктовалось, безусловно, не соображениями гуманности, а практической целесообразностью. Оставшиеся без глав семьи оказывались крайне уязвимыми в экстремальных условиях спецпоселения, и это их состояние нередко было причиной побегов. Впервые вопрос о фактическом смягчении репрессий для арестованных мужчин был поставлен руководством ОГПУ летом 1930 г. 4 июля 1930 г. ОГПУ направило своим органам на места следующую директиву: «По сообщению ПП ДВК во всех эшелонах кулаков обнаружено значительное количество нетрудоспособных семей, главы которых остались на местах, арестованные органами ОГПУ. Нетрудоспособные семьи поставлены в тяжелые условия <…> предлагается: немедленно под конвоем направить в ДВК, вслед высланным семьям, всех трудоспособных мужчин, приговоренных тройками к заключению в лагерь до 5 лет включительно»