Маргарита де Валуа. Мемуары. Избранные письма. Документы - [72]

В ответ я произнесла: «Разве Вам не известно о той ненависти, которую господин де Матиньон питает в отношении моего брата и, будучи злобным смутьяном, сожалеет о том, что между всеми установилось согласие? И если мой брат уедет, то мне придется поплатиться за это своей жизнью, но я уверена, так как брат никогда и ничего от меня не скрывал, если бы у него было подобное желание, он сообщил бы мне о нем. Что бы ни случилось, моя жизнь – в его руках». Говоря это, я убеждала себя, что если мой брат спасется, мне не посмеют причинить неприятность; а в противном случае, если замыслы наши раскроются, я предпочла бы поплатиться своей жизнью, чем отягощать свою душу лжесвидетельством и ставить под угрозу его жизнь. Королева, не особо вникая в суть моих слов, сказала мне: «Подумайте хорошо о том, что Вы говорите. Вы останетесь как заложница и ответите за все своей жизнью». Улыбаясь, я ответила, что именно это я и имела в виду. И, пожелав ей доброй ночи, направилась в свои покои. Там я приказала себя наскоро раздеть и уложить в кровать, чтобы побыстрей отпустить своих придворных дам и фрейлин. Когда я осталась наедине только с камеристками, пришел мой брат в сопровождении Симье и Канже. Я поднялась с кровати, и вместе мы привязали веревку к опоре. Выглянув в ров и никого не заметив поблизости, с помощью трех моих камеристок, ночевавших в моей [153] комнате, и одного камердинера, который и доставал веревку, мы помогли спуститься сначала моему брату, который смеялся и шутил, не проявляя никакого страха, несмотря на довольно большую высоту, затем – Симье, бледному и взволнованному, который почти не скрывал своей боязни, наконец, Канже, камердинеру брата. Бог помог моему брату, не будучи узнанным, счастливо добраться до аббатства Святой Женевьевы, где его уже ждал Бюсси, который, с согласия аббата, проделал дыру в городской стене, через которую они и покинули Париж [549]. За стеной уже были наготове лошади, на которых брат добрался до Анжера без каких-либо происшествий.

Когда последним мы спускали Канже, изо рва выбрался какой-то человек, находившийся в его глубине, который побежал по направлению к зданию возле площадки для игры в мяч, где пролегала дорожка, по которой ходили гвардейцы, несущие охрану. Увидев все это, я испугалась не столько за саму себя, сколько за безопасность своего брата, почти лишившись чувств от страха и будучи убежденной, что этот некто – человек Матиньона, который прятался там, чтобы следить за нами. Полагая, что мой брат уже схвачен, я впала в такое отчаяние, которое можно себе представить, лишь пережив что-либо подобное. Мои женщины, взволнованные и озабоченные моей и своей безопасностью, смотали веревку и кинули ее в огонь с тем, чтобы ничего не было найдено, если наше несчастье столь велико и выскочивший изо рва человек действительно следил за всем. Эта веревка, довольно длинная, породила такое большое пламя, что искры посыпались из дымовой трубы и таким образом привлекли внимание стражников, находившихся внизу, которые несли дежурство этой ночью. Они пришли и начали стучать в мою дверь изо всех сил, требуя, чтобы им тотчас открыли. Я же, находясь в ударе от того, что мой брат уже арестован, и оба мы погибли, тем не менее, призвала на помощь Господа Бога, помогавшего мне всегда сохранять трезвость ума (благодаря Его божественной милости я, пользуясь этой способностью, избегала всех опасностей, которые меня подстерегали). Видя, что веревка сгорела еще только наполовину, [154] я сказала камеристкам, чтобы они подошли к двери и как можно любезно спросили, чего они хотят, говоря при этом негромко, как будто я уже сплю. Что они и сделали. Стрелки им ответили, что виден огонь из трубы моего камина и что они пришли его погасить. Мои женщины уверили их, что ничего не надо делать и они сами со всем справятся, иначе стрелки разбудят меня... Последние удалились.

Моя тревога прошла два часа спустя, когда явился господин де Лосс, посланный, чтобы сопроводить меня к королю и королеве моей матери для дачи объяснений по поводу бегства моего брата. Они уже были извещены обо всем аббатом Святой Женевьевы, который, не желая неприятностей, с согласия моего брата, когда тот находился уже далеко и его не могли настигнуть, прибыл к королю с объяснением, что был удивлен присутствием в аббатстве герцога Алансонского и сумел запереть его, но они [герцог и его спутники] проделали эту дыру, поэтому он и не смог сразу упредить обо всем короля. Господин де Лосс застал меня в кровати, ибо была ночь. Быстро одев меня в платье для ночного выхода, одна из моих камеристок, не сдержав испуга, схватилась за мое платье, крича и плача, говоря, что я уже никогда не вернусь. Господин де Лосс, отстранив ее, сказал мне тихо: «Если бы эта женщина повела себя так в присутствии другого человека, а не меня, Вашего преданного слуги, Вам бы это весьма навредило. Не печальтесь и благодарите Бога, ибо Месье, Ваш брат, спасен». Эти слова стали для меня той нужной опорой, которая укрепила меня перед угрозами и запугиванием, которые мне предстояло услышать от короля. Его я нашла сидящим у изголовья кровати королевы моей матери в такой ярости, которая, верится мне, обрушилась бы на меня, если бы не опасения из-за возможных действий моего брата и присутствие королевы. Они одновременно начали говорить мне о том, что я ведь ручалась, что мой брат никуда не денется. Я ответила утвердительно, но добавила, что оказалась обманутой так же, как и они. Однако могу поклясться своей жизнью, что отъезд моего брата не нанесет никакого урона службе короля и что он отправился в свои владения с единственной целью – подготовить все необходимое для своего предприятия во Фландрии. Это немного смягчило ситуацию, и мне разрешили вернуться к себе. Вскоре пришли вести от моего брата, которые подтвердили его намерение – то, о чем я им говорила. Причитания прекратились, но осталось раздражение, проявлявшееся в том, что при внешнем