Марфа окаянная - [30]
Фрязы расплодились при дворе, народец легкомысленный, пустой, чудно одетый и стриженый. Иные дурни из боярских сынков уж и подражать стали им, волосы завивать в кудри, чтоб из-под шапок болтались стружками.
А главное, что непонятно было Даниле Холмскому, что раздражало и тревожило его, это упущенное, как он считал, время. Новгород нужно было воевать зимой, когда особенно крепкий в этом году мороз намертво схватил болота новгородские. А теперь, верно, опять раскисли, не погибнуть, не утопнуть бы в них войску, подобно тверской рати князя Михаила, побитой новгородцами за Ловатью.
Трудности летнего похода Холмский предвидел, не боялся их, но не одним бесстрашием достигается победа над врагом. Досадовал, что вынужден будет расплачиваться за чужие ошибки, что в случае неудачи его же и обвинят в них. Поражения, впрочем, он не допускал, но воинов своих всегда старался уберечь от неоправданной гибели и скорбел о павших, испытывая вину.
С этими невесёлыми мыслями Холмский приехал на сегодняшний военный совет у великого князя.
Собрались в просторной дубовой палате великокняжеского терема. Князья и бояре степенно расселись по лавкам вдоль стен. Ближе всех к государю сели братья: Борис и Юрий, Андрей и Андрей Меньшой. За ними князья: Михаил Андреевич Верейский, Иван Стрига Васильевич Оболенский, сильно постаревший Семён Ряполовский, глядевший на Ивана с отеческой нежностью. Холмский уселся (дубовая скамья скрипнула под ним) между князем Иваном Патрикеевым, которого не любил за угодничество и всегда подобострастное поддакивание великому князю, и Василием Фёдоровичем Образцом, славным воеводой и давно пожалованным в отличие от Холмского в бояре. Напротив себя Данило Дмитриевич увидел князя Фёдора Давыдовича Пёстрого, бояр Плещеева, Беклемишева, Беззубцева, молодого Ивана Руно, Бориса Слепца, Михаила Яковлевича Русалку, Ивана Ощеру, Фёдора Михайловича Чередню. Ближе к дверям пристроились ожидающие государевых указаний дьяки Фёдор Курицын и Степан Бородатый.
Великий князь оглядел собравшихся, зорко останавливаясь на каждом лице. Улыбнулся приветливо Ивану Стриге:
— Как поясница, Иван Василия?
— Слава Богу! — приободрился тот. — Да и чего ей болеть, солнышко по-летнему греет.
— Старики сулят лето знойное, — прибавил Ряполовский.
— Вот и ладно, — кивнул Иван. И сделался серьёзен. — Медлить нельзя боле. Не вняли мужи новгородские моим увещеваниям, не прислушались к посланиям митрополита нашего Филиппа. Новоизбранный архиепископ Феофил, тот хотя и просит опасную грамоту на рукоположение в Москве, а не по силам ему Новгород Великий отвести от латынской измены. Дьяк Степан, — обратился Иван к Бородатому, — зачти договорную грамоту, что сочинили бояре новгородские польскому королю.
Бородатый встал и, держа перед собой листы, начал зычно зачитывать договор с Казимиром, в котором было пропущено условие незыблемости православия в Великом Новгороде.
«Чего он медлит?» — с неудовольствием думал об Иване Холмский. Необходимость карающего похода казалась ему бесспорной. Сама перспектива постепенного овладения новгородскими землями иноземцами приводила его в ярость. Страшно было даже подумать о приближении северных границ Руси к Москве, о литовско-польских военных постах в Торжке, Волоке Дамском, Вятке, Русе! А великий князь спокоен и велит читать какие-то бумажки в доказательство своей правоты. Что тут доказывать, и так ясно все!
Бородатый закончил читать.
Все молчали, не торопясь высказываться.
— Казимир этим летом не выступит, — сказал Иван. — В угорских делах увяз. Боле подмоги новгородцам просить не от кого. И Псков им не опора.
— Какая там опора! — отозвался боярин Борис Зиновьев. — Псковичей то Литва, то немец грабят, а Новгороду будто так и надо. Обижены зело псковичи. Но и Москве помочь не заторопятся, выжидать будут, время тянуть.
— Вот ты их и поторопи, — велел Иван Зиновьеву. — Ранее себя пошли дьяка Шабальцева Якушку. Пусть знают, что присматриваем за ними.
Зиновьев кивнул.
— А и без Пскова велика рать новгородская, — продолжал Иван. — Каким числом могут встать супротив нас, Михайло Андреич?
— Коли достанет времени у них, до сорока тыщ соберут, — озабоченно ответил Верейский.
— Времени давать нельзя им! — тоненько воскликнул Патрикеев, глядя на великого князя. Холмский поморщился и поскрёб мизинцем в правом ухе.
— Что скажешь, князь Данило? — заметил его жест Иван.
— Не всяка спешка к пользе идёт, — басовито промолвил Холмский. — По мартовским болотам не много навоюешь.
— Сейчас нельзя никак, — поддержал его Образец. — Не отсеялись ещё, коней недостанет. Месяц надоть ещё иль полтора.
— Запоздаем, — покачал головой Патрикеев, выжидательно поглядывая на великого князя. Но Иван смотрел на Образца.
— Не много ль времени новгородцам даёшь, Василий Фёдорыч?
Тот взгляда не отвёл и произнёс с той же серьёзной уверенностью:
— Им сеяться тоже нать, а сев в Новгороде позднее, нежели у нас. Вот в самый разгар и напасть.
«Верно рассудил», — подумал с одобрением Холмский.
— А числом всё равно не превзойдём их, — негромко вставил Плещеев. — Сила-то, она силу ломит, как говорится...
Огромная, вполнеба, туча приползла с востока, но пролилась на Синегорье не благодатным дождем, а песком пустыни, уничтожающим все живое. И вновь князь Владигор вынужден вступить в поединок с повелителем Злой Мглы. Лишь ему по силам спасти от гибели Братские княжества и весь Поднебесный мир. Ему да еще маленькому мальчику, о существовании которого и сам Владигор до поры не ведает.
История не терпит сослагательного наклонения, но удивительные и чуть ли не мистические совпадения в ней все же случаются. 17 августа 1914 года русская армия генерала Ренненкампфа перешла границу Восточной Пруссии, и в этом же месте, ровно через тридцать лет, 17 августа 1944 года Красная армия впервые вышла к границам Германии. Русские офицеры в 1914 году взошли на свою Голгофу, но тогда не случилось Воскресения — спасения Родины. И теперь они вновь возвращаются на Голгофу в прямом и метафизическом смысле.
«Сионская любовь» — это прежде всего книга о любви двух юных сердец: Амнона, принца и пастуха, и прекрасной Тамар. Действие происходит на историческом фоне древнего Иудейского царства в VII–VIII веках до н. э. — время вторжения ассирийских завоевателей в Иудею и эпоха борьбы с язычеством в еврейской среде. Сложный сюжет, романтика и героика, величие природы, столкновение добрых и злых сил, счастливая развязка — вот некоторые черты этого увлекательного романа.
В книге собраны написанные в последние годы повести, в которых прослеживаются судьбы героев в реалиях и исторических аспектах современной украинской жизни. Автор — врач-терапевт, доктор медицинских наук, более тридцати лет занимается литературой. В издательстве «Алетейя» опубликованы его романы «Братья», «Ампрант», «Ходили мы походами» и «Скверное дело».
Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.
Три года преступлений и бесчестья выпали на долю Италии на исходе IX века. По истечении этих лет рухнул в пропасть казавшийся незыблемым авторитет Римской церкви, устроившей суд над мертвецом и за три года сменившей сразу шесть своих верховных иерархов. К исходу этих лет в густой и заиленный сумрак неопределенности опустилась судьба всего Итальянского королевства. «Приговоренные ко тьме» — продолжение романа «Трупный синод» и вторая книга о периоде «порнократии» в истории католической церкви.
Действия в романе происходят во времена противостояния Великого княжества Литовского и московского князя Ивана III. Автор, доктор исторических наук, профессор Петр Гаврилович Чигринов, живо и достоверно рисует картину смены власти и правителей, борьбу за земли между Москвой и Литвой и то, как это меняло жизнь людей в обоих княжествах. Король польский и великий князь литовский Казимир, его сыновья Александр и Сигизмунд, московский великий князь Иван III и другие исторические фигуры, их политические решения и действия на страницах книги становятся понятными, определенными образом жизни, мировоззрением героев и хитросплетениями человеческих судеб и взаимоотношений. Для тех, кто интересуется историческим прошлым.
Автор книги Борис Алмазов не только талантливый писатель, но и известный деятель казачьего движения , атаман. Поэтому в своем новом романе он особенно колоритно и сочно выписывает детали быта казаков, показывает, какую огромную роль сыграли они в освоении сибирских пространств.
Роман Александра Бородыни «Крепостной шпион» — остросюжетный исторический детектив. Действие переносит читателя в российскую столицу времён правления императора Павла I. Масонская ложа занята поисками эликсира бессмертия для самого государя. Неожиданно на её пути становится некая зловещая фигура — хозяин могучей преступной организации, злодей и растлитель, новгородский помещик Иван Бурса.
В увлекательнейшем историческом романе Владислава Романова рассказывается о жизни Александра Невского (ок. 1220—1263). Имя этого доблестного воина, мудрого военачальника золотыми буквами вписано в мировую историю. В этой книге история жизни Александра Невского окутана мистическим ореолом, и он предстаёт перед читателями не просто как талантливый человек своей эпохи, но и как спаситель православия.
Иван Грозный... Кажется, нет героя в русской истории более известного. Но Ю. Слепухин находит новые слова, интонации, новые факты. И оживает Русь старинная в любви, трагедии, преследованиях, интригах и славе. Исторический роман и психологическая драма верности, долга, чувства.