Маресьев - [32]

Так я провел 18 суток без единой крошки во рту. Съел я за это время горсть муравьев и пол-ящерицы. Причем я отморозил ноги. Я летел в кожанке и в унтах. Пока я ходил с места на место, в них попала вода, так как кругом уже таяло, а ночью было холодно, мороз и ветер, а в унтах вода, и я, таким образом, отморозил себе ноги. Но я не догадался, что ноги у меня отморожены, я думал, что не могу идти от голода».

Каждый человек боится смерти — это аксиома. Другое дело, как он держит себя в ситуации, когда она кажется абсолютно безвыходной. Если не теряет головы, а тому множество доказательств, то человек преодолевает страх опасности, и это сохраняет ему жизнь. До того, как Маресьева сбили, он не раз видел смерть, да и у самого хватало случаев навсегда распрощаться с белым светом. Отправляясь на боевое задание, его голову, пусть и не всегда, сверлила назойливая мысль: «Вот улечу сейчас и, может, уже не вернусь». Маресьев старался отогнать ее подальше, но она все равно возвращалась.

Страх смерти присутствовал в сознании Маресьева, когда он, отмерив восемнадцать суток, обессиленный, истощенный от голода, с отмороженными ногами, уже, казалось, ни на что не надеялся. «Страх присущ всем. Когда кто-то говорит, что ничего не боится, — не верьте. Но надо уметь побеждать это чувство» — эти слова Маресьев произнесет уже после войны. А пока он шел, падал, полз…

Что помогало ему идти навстречу жизни? Характер? Вне всякого сомнения. Он у Маресьева с детства — твердый, упорный. Воля? Безусловно. Без железной воли ему вряд ли бы удалось выдержать это, не укладывающееся в голове, многосуточное испытание. Вера? Она тоже присутствовала в его сердце. Хорошо знавший Маресьева митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим припомнил свою беседу с ним по поводу веры: «Народ наш был не только с партбилетом в кармане, но и с тайной молитвой, вложенной в партбилет, — об этом я по прошествии 50 лет могу свидетельствовать, поскольку совершал таинства над многими стариками-генералами. В кругу моих знакомых было много замечательных людей. Вспоминаю знаменитого героя, летчика Маресьева. Он мне рассказывал в частной беседе, что им двигало, когда он полз по лесу, раненый, — патриотичность? воинский долг? — Вера в то, что он увидит свою мать, которая без него просто не выживет: он ее кормилец, он ее сын».

А еще Маресьев все эти дни думал о своем спасении, какое-то внутреннее чувство ему подсказывало, что час этот наступит. Откроем очередные страницы его воспоминаний: «Потом на 18-е сутки 27 апреля [правильно 22 апреля. — Н. К.] часов в 7 вечера я лег под дерево и лежу. В это время слышу сильный треск. Я уже понимал, что в лесу здесь людей не было, и я решил, что идет какой-нибудь зверь, учуял жертву и идет. У меня осталось два патрона в пистолете. Я поднимаю пистолет, поворачиваю голову, смотрю — человек. У меня здесь мелькнула мысль, что от него зависит спасение моей жизни. Я ему стал махать пистолетом, но так как я оброс и стал очень худым, то он, наверное, подумал, что это — немец. Тогда я бросил пистолет и говорю: „Идите, свои“. Он подошел ко мне: „Ты чего лежишь?“ Я говорю, что я подбит, летчик: „Есть ли здесь немцы?“ Он говорит, что здесь немцев нет, так как это место в 12 км от линии фронта. Он говорит: „Пойдем со мной“. Я говорю, что не могу идти. — „Но я тебя не стащу с этого места. Тогда ты не уходи с этого места, я его знаю и попрошу председателя колхоза, чтобы он за тобой прислал лошадь“.

Часа через полтора слышу шум. Пришло человек восемь ребятишек 14–15 лет. Слышу, шумят, а не знаю, с какой стороны. Потом они стали кричать: „Здесь кто-нибудь есть?“ Я крикнул. Тогда они подошли на расстояние метров 50. Тут я их уже увидел, и они меня увидели. Остановились. „Ну, кто пойдет?“ — Никто не идет, боятся все. Потом один парнишка говорит: „Я пойду, только вы смотрите, если в случае чего, вы сразу бежите за народом, в деревню“.

Не доходит до меня метров 10. А я худой, оброс, вид, наверное, был страшный. Он подошел поближе. Я реглан расстегнул, петлицы видно. Он подошел еще поближе и кричит: „Подходите! Свой, летчик!“ Те подошли, смотрят. Спрашивают: „Почему ты такой худой?“ Я говорю, что не кушал 18 суток. И тут они сразу: „Ванька, беги за хлебом! Гришка, за молоком!“ И все побежали, кто куда.

Потом приехал еще старик[19]. Они положили меня на сани. Я положил старику голову на колени, и мы поехали. Оказывается, тот человек, который первый меня нашел, шел в обход, так как там было все заминировано.

Потом чувствую, что меня мальчик толкает:

— Дядя, а дядя, посмотри!

Я смотрю, подъезжаем к селу, поперек улицы что-то черное. Я говорю:

— Что это такое?

— А это весь народ вышел вас встречать.

И действительно, целая колонна стоит, а как въехали в село, получилась целая процессия. Старик остановился у своей избы. Тут люди меня нарасхват. Одна говорит, давай его ко мне, у меня молочко есть, другая говорит, у меня есть яички, третья говорит — у меня тоже корова есть. Слышу шум. Тут старик говорит:

— Я за ним ездил и никому его не отдам. Жена, неси одеяло, отнесем его в избу.