Маори по кличке "Литой" - [14]

— Сам Джонни тут, — усмехнулся Джекки, — это главарь здешнего филиала «Монгрелов».

Он боялся, что Моана выкинет что-нибудь внезапное. Этот маори жил по своим законам, а еще Джекки пугало то же, что и Моану, о чем тот упоминал в письме к дядюшке. Он начинал чувствовать, что Моана, словно солнце топит лед, подтачивает, не стараясь, те принципы, по которым он существовал — по законам улицы, по законам банды, по законам преступного мира. Нет, разумеется, речь, вроде как, пока что еще не зашла о том, что Джекки подумывал уйти из дела, но он все более отстранялся от своих людей, продолжая снабжать их и делами, и деньгами, но обособленность уже ощущалась. Крышка, который издавна метил на место Джекки, который, по его мнению, был недостаточно гож для роли вожака, и которому Моана, к сожалению, не отбил все мозги напрочь, был рад-радешенек, что Джекки придется дать задний ход и поджать хвост перед «Монгрелами». Все поймут, что иначе было нельзя, но осадок, крупица, которые Крышка складывал в потаенном месте своего звериного сознания, чтобы пустить в ход, когда придет час, останется. Лидер, отступивший перед силой. Как подать, а то ведь и аспект «Монгрелов» станет не самым важным. Джекки хочет стать истинным маори, на манер Моаны? Прекрасно. Маори послал бы «Монгрелов» к чертовой матери, и плевать бы ему было, что станется с ним и с его группой. Джекки не сделает этого. И упадет, в придачу, в глазах этого северного молотобойца. Что тоже не так уж плохо. В общем, в сложившейся ситуации Крышка устраивался лучше всех.

Опасался Джекки возможных выходок со стороны Моаны не зря. Когда бои с его участием стали приносить большие уже деньги, с тотализатора, ставок и менеджерства, Джекки, под давлением ситуации в банде, обратился к Моане с предложением.

Предложение было несложным.

— Моана, ты хорошо зарабатываешь, но ты можешь стать еще богаче и еще быстрее. Вложи свои деньги в белый товар. Просто деньги. Сколько захочешь. Тысяч десять-двадцать. Тебе ничего не придется делать, я не стану вовлекать тебе в детали и в само движение, а сохранность твоих денег гарантирую я, — сказал Джекки, когда они уже несколько месяцев как перешли в куда более пристойные клетки, чем те, в которых начинали. Теперь Джекки ждал ответа.

— Я был на войне, Джекки. Ты знаешь об этом, я рассказывал. Однажды я видел, как умирал мой приятель, попавший под осколки русской «Ф-1». Ни один, к сожалению, не угодил в важные для жизни места. Но переломали кости и посекли мясо, мой приятель умер от боли и потери крови, как мы ни старались его спасти. Вокруг шел бой и вытащить его мне не удалось. Он прошел мясорубку, Джекки, прежде чем умер. Он не был маори, но он был сильным человеком, и даже мне было страшно слышать, как он кричит и воет, он — сильный человек, с перебитыми костями и кусками мяса, свисавшими с его тела. Его сила дала ему возможность прожить дольше, чем он бы хотел. Так вот. Я убивал и на войне, и после, и в клетке, ты это видел сам. Это не мешает мне спать по ночам, я не сделал ничего дурного. Но обречь незнакомого мне человека, делая его наркоманом, на те же боли, что от осколков «Ф-1», без возможности умереть? Превратить живого человека в простую бумажку, которая равно стоимостью одной дозе? Нет. Запомни, пожалуйста, Джекки. Если хоть один киви из тех, что мои, попадет в эту реку, то мы с этого момента больше не знакомы. Совсем. Ты умный мужчина, Джекки, и не мне, рыбаку с Севера учить жизни тебя, осуждать или хвалить, но я говорю: «Нет». Это последний раз, когда эта тема обсуждалась между нами. — Неторопливо сказал Моана внимательно слушавшему Джекки. Тот кивнул головой и перевел разговор в другое русло. Он понял, что тот парень, который делает его все богаче и серьезнее в мире, где он обитал, никогда не стал бы частью этого мира. Это ни хорошо и ни плохо, это простой факт. Мир Моаны крайне прост, — подумалось тогда Джекки. — Он знает, как поступить в том или ином случае и так и поступает, не мучаясь выбором. Но позже, уже ложась спать в тот вечер, он вдруг резко и болезненное понял иное — мир Моаны невыносимо сложен. Но этот мир настоящий. С того дня он почему-то стал понемногу спрашивать у Моаны значения той или иной вещи или понятия на маорийском, а чуть позже — уснащать речь словами на языке маори, что Моану, кажется, по-хорошему забавляло. Что выкинет рыбак теперь?

— А твой парень, смотрю, очень серьезно подошел к нашей встрече, — вежливо пошутил Джонни, усаживаясь за стол, после того, как они поздоровались и представились, хотя нужда в этом была примерно такая же, как в лишней дыре в башке. Джекки видел, кто к нему пришел. Тот факт, что «Монгрелы» не поленились прийти в таком составе, говорил о многом. Может, о большой сумме — или, напротив, попытка ее снизить? Может, выказать уважение — но как можно уважать того, кого собрался обобрать? Может, просто показать, что они не шутят — троих, явившихся с Джонни, Джекки знал, знал и их место в иерархии местного филиала «Монгрелов». Он нервничал. Со стороны это было незаметно, но он был здорово напряжен. Разумеется, вся эта кодла вооружена, «Монгрелов» четверо, а их только двое, Джекки понимал, что Крышка, с большей вероятностью, не примет участия, в надежде, что его, Джекки, тут и убьют. «Глок», который находился под кожаной курткой Джекки, немного успокаивал, но один ствол на четыре, плюс следующая война, на уничтожение — «Глок» доставать было попросту нельзя. Джекки чуял опасность. Опасность, все нарастающую. И шла она от Моаны, ледяная, тяжелая опасность, сильно напоминающая собой дыхание айсберга или горного ледника. «Быть беде» — решил Джекки. Надеялся он, что Моана запомнил его последние слова: «Монгрелам» на улице не отказывают». В конце концов, не идиот же этот его новый странный друг, для которого он еще более странен! Одно дело драться в клетке или в кабаке, совсем другое — получить обойму в живот на темной улице, или попасть под грузовик.