Маори по кличке "Литой" - [15]

— Джекки, ты человек деловой, разумный, потому вилять не будем, — начал главный «Монгрел». — Ты хороший менеджер, но Моана стоит большего. Может, ты и вывел бы его на верхние уровни, но это займет очень много времени и случиться может за это время всякое. В общем, скажу кратко. Мы готовы выложить на стол крупную сумму денег, прямо тут, но Моану мы берем под себя. У него будет новый менеджер и его доход к вам больше поступать не будет. Или сумма будет меньшей, но тогда у вас появится небольшой процент. В обоих случаях, мы обеспечим вам свою поддержку на улицах Окленда. Это я обещаю. Что скажешь, Джекки? — Спросил он у главаря, которого видел перед собой. Вопрос был риторический. Джекки же думал, что сумму пока не назвали, что влиться в «Монгрелы» ему не предложили, поддержка на улицах Окленда — вещь хорошая, но будет она лишь там, где их интересы не пересекутся. Бедный родственник получает дар от вспомнившего о нем богатого дядюшки.

— Скажу, что предложение интересное. И что второй вариант еще более интересен, — вежливо отвечал Джекки, не говоря ни «да», ни «нет». «Монгрелам» не отказывают, но и он не шалава из дешевого борделя, готовая раздвигать ноги на «раз-два». Странная мысль. Он вдруг понял, что готов стрелять. Не потому, что это говорил в нем главарь «Стальных крыс», как звалась его группировка. А потому, что в нем ворочался, просыпаясь, разбуженный этим северным бойцом, маори. А маори любят войну. Стоп. Стоп, Джекки, нельзя, нельзя, нельзя перестрелять головную часть филиала «Монгрелов» в Окленде, это смертный приговор не только ему, это еще ладно, но и Моане, и Крышке, да и пес с ним, и всем его ребятам, а то и семьям достанется, но «Глок» становился все тяжелее. Диким усилием взял себя Джекки в руки.

— Второй вариант устроит и нас, Джекки. «Стальные крысы» получат свободные участки, там, где мы не станем стукаться лбами. И небольшой процент с боев твоего паренька, — Джонни покосился на Моану. Тот и ухом не повел. Все, что он сказал, собственно, было: «Здравствуйте. Я Моана», после чего он просто смолк и смотрел прямо перед собой, в никуда.

— А сумма? — Джекки не хотел, чтобы Моана в этот момент посмотрел бы на него. Или, тем более, ему в глаза.

— Двести тысяч киви здесь, налом. И два процента с каждого боя твоего рыбака, — сказал Джонни. Торга не будет.

— Договорились, — Джекки мечтал лишь об одном — чтобы эти ублюдки, наконец, ушли, и Моана ушел бы с ним и чтобы никогда он, Джекки, больше его не видел…

— Прекрасно. Тогда выпьем, — Джонни щелкнул пальцами, привлекая внимание холуев, а затем впервые после приветствия обратился к Моане: «Что скажешь, Моана?».

— Маори никогда не пили спиртного, пока белый человек не пришел на Аотеароа. Это первое. Теперь я скажу дальше. Я работал, работаю и буду работать только с Джекки. Больше ни с кем и никогда. Я Моана, рыбак с Севера, из рода воинов, который сходу назовет своих предков до лодки, что пришла с Гаваики. Я из рода воинов, а вы, все четверо, из рода рабов — и попробуйте сказать мне, что я ошибся. Меня нельзя купить, продать, обменять, или подарить. Никто в моем роду никогда не был в плену, никогда не был рабом и не мне плюнуть на память моих предков. Я из рода воинов, а вы — рабы и дети рабов, нам не о чем говорить, — Моана сидел, как всегда, прямо, глядя прямо в лицо Джонни, сидевшему напротив. Руки его лежали на столе, он не изменил позу, не изменился в лице, но в нем произошло такое преображение, которое ошеломило Джекки. Так говорил бы полновластный король с пьяным золотарем, обезумевшим и рискнувшим обратиться к сюзерену. Джекки понял, как выглядели те, кто привел с Гаваики, о которой ему рассказывал Моана, те самые семь лодок — вожди древности. Спокойное, как рубленное из скалы, лицо Моаны, покрытое густой татуировкой, его железный подбородок, посадка головы на могучей шее, а главное — глаза. С людей, сидевших за столами, просто упала вся мирская мишура, Моана сорвал карнавальные маски. «Монгрелы», «Крысы», клетки, героин, стволы, байки, шлюхи, драки, полиция, авторитет, бабло — черной грязной пылью упало на пол ресторанчика. Голос Моаны, размеренный, хорошо слышимый, не дрожал ни от ярости, ни от азарта, в нем не скрывалось ничего, кроме того, что он сказал и кем был. Воин Севера, маори.

Джекки понимал, что из этого ресторанчика Моане уже не уйти живым. А если и уйти, то ненадолго. Так не говорят с «Монгрелами», да так не говорят на улице вообще! Но улица потеряла смысл — Моана был вне ее, с самого начала. Тяжелое, кожей ощутимое презрение пополам с отвращением накрыло всех четверых «Монгрелов», его ощущал даже Джекки, даже Крышка, который понемногу отъезжал назад со своим стулом с линии намечающегося огня.

— Вы слышали меня. Вы можете звать себя, как хотите, жить, как хотите, заниматься, чем хотите. Но я повторяю — я Моана из рода воинов. А вы, все четверо, из рода рабов. Разговор окончен.

— Вот тут ты чертовски прав, парень, — устало как-то выговорил Джонни, и рука его нырнула под куртку, жест его повторили трое пришедших с ним, — ты наговорил себе на смерть меньше, чем за минуту, вместо того, чтобы стать богачом.