Мао Цзэдун - [241]

«Правительство США признает, что китайцы, проживающие по обеим сторонам Тайваньского пролива, являются гражданами одной страны — Китая, а остров Тайвань представляет собой часть ее территории. Соединенные Штаты не подвергают данный факт никакому сомнению и подтверждают свою заинтересованность в мирном урегулировании тайваньского вопроса силами самих китайцев».

После того как вторая поездка Г. Киссинджера завершилась, Генеральная ассамблея ООН проголосовала за исключение Тайваня из членов международной организации. Его место заняла Китайская Народная Республика.

К январю 1972 года дипломаты завершили работу по подготовке визита президента США.

Но вопрос о главном действующем лице готовящейся драмы остался открытым. Состояние Мао продолжало ухудшаться, но он по-прежнему отказывался допускать к себе докторов. 1 февраля, за три недели до прибытия Никсона, Председатель неохотно дал согласие — на следующий день потерял сознание, зайдясь в мучительном припадке грудного кашля. На ноги его поставили комплексные инъекции антибиотиков и перспектива лицом к лицу встретиться с «самым уважаемым врагом». Распухшее горло едва позволяло Мао говорить, тело оплыло настолько, что Председателю пришлось сшить новую одежду и обувь. Когда до приезда президента США осталась неделя, помощники начали заново учить Мао садиться, вставать и ходить по комнате: после долгого лежания в постели его мышцы почти атрофировались.

Но вот долгожданный день наступил. Председатель чувствовал себя как на иголках. Держа у уха телефонную трубку, он внимательно выслушивал поминутные доклады о том, как кортеж Никсона движется из аэропорта к городу. Вот машины пронеслись по пустым пекинским улицам, приближаясь к предназначенной для высоких гостей резиденции Дяоюйтай. В день приезда никакой встречи двух руководителей не планировалось, однако Мао выразил желание увидеться с президентом немедленно. По настоянию Чжоу Эньлая Никсон все же получил возможность отдохнуть от перелета и пообедать. Однако сразу после этого кавалькада из черных лимузинов «хунци»[81] доставила Никсона и Киссинджера в Чжуннаньхай, к изнывающему от нетерпения Мао. Позже в своих мемуарах Киссинджер написал:

«Стены в кабинете Мао… были скрыты за стеллажами с книгами, книги лежали на столе и на полу. Комната больше напоминала келью ученого, чем приемную всемогущего лидера самой большой в мире нации… Ввиду неожиданности нашей встречи никаких особых церемоний не было. Мао просто стоял посредине… В жизни мне не приходилось еще встречать человека, за исключением, пожалуй, Шарля де Голля, от которого исходило бы столь концентрированное ощущение воли. Рядом стояла невысокая женщина, помогавшая ему передвигаться по кабинету. В этой обстановке Мао, безусловно, доминировал — и не благодаря роскоши, которая в большинстве стран придает облик величия их лидерам, но за счет почти осязаемого, всеподавляющего стремления к превосходству».

Впечатления Никсона оказались более приземленными, но и он был поражен тем, что, по словам Киссинджера, представляло «встречу с самой историей».

Обеими руками Председатель легко сжал ладонь президента США и простоял так около минуты.

Один возглавлял цитадель международного империализма, за которой стояла самая развитая экономика и наиболее мощные вооруженные силы в мире; другой являлся полубогом для восьмисотмиллионного населения коммунистической державы, вся идеология которой заключалась в призыве покончить с господством капитализма.

Помещенная на следующий день в «Жэньминь жибао» фотография оповестила Китай и мир в целом о том, что в глобальном балансе сил произошли коренные перемены.

Первая беседа продолжалась около часа, намного дольше, чем предполагалось сдержанным протоколом знакомства. Мао едва не напугал Никсона, заявив, что предпочитает иметь дело с лидерами, придерживающимися правых взглядов, — они «более предсказуемы». Президент обратил внимание своего собеседника на то, что основная угроза обеим странам исходит не друг от друга, а от Советского Союза. Тонкий дипломат Киссинджер был поражен обманчиво небрежной манерой Мао вести разговор, в котором казавшиеся легкомысленными фразы «передавали смысл, стороной обходя всякую конкретику… и напоминали чередование теней на освещенной солнцем стене». Обеспокоенный состоянием Председателя, Чжоу сообщил Никсону, что хозяин кабинета еще не успел оправиться от бронхита, а после того как президент заметил, что Чжоу бросает выразительные взгляды на часы, высокие гости откланялись.

Все остальное оказалось намного проще; напряжение спало. Никсон и Чжоу приступили к трудоемкой закладке фундамента новых отношений. Верный тон был уже найден.

Визит президента США стал для Мао личным триумфом. За ним вскоре последовали и другие: приезд Какуэя Танаки закончился установлением дипломатических отношений с Японией, чуть позже состоялась встреча с премьер-министром Великобритании Эдвардом Хитом. Однако по значимости ничто уже для Председателя КНР не сравнится с моментом, когда прибывший в Запретный город лидер западного мира поделился с ним своей озабоченностью политикой общего врага. В 1949 году Мао настаивал, что Китаю незачем торопиться устанавливать какие-либо связи с державами Европы и Америки, что прежде всего необходимо «навести порядок дома», а потом только решать, кого и когда можно пригласить в Поднебесную. В годы, когда Запад стремился изолировать «красный» Китай, Председатель сознавал: его слова являются не более чем попыткой «сохранить лицо». Теперь же руководитель самой могущественной страны мира приехал в Пекин, чтобы с позиции равных вести разговор о сотрудничестве. Китай действительно поднялся с колен и выпрямился во весь рост. Гордость, которую испытывал Мао, абсолютно законна.