Мао Цзэдун - [240]

Первые робкие сигналы прозвучали в июле 1972 года. США пересмотрели запрет на поездки своих граждан в Китай. Тремя днями позже Пекин освободил двух американских яхтсменов, задержанных в территориальных водах Китая. В августе госсекретарь Уильям Роджерс публично объявил, что правительство страны рассматривает возможность «открытия каналов связи». Через посредничество Румынии и Пакистана в Пекин доставили и личные послания руководителя внешнеполитического ведомства. В октябре, когда напряженность в китайско-советских отношениях несколько ослабла, Никсон сделал более значимый жест: Пекину дали понять, что корабли ВМФ США, патрулировавшие по окончании Корейской войны Тайваньский пролив, будут отозваны домой.

Так начиналось то, что Генри Киссинджер называл «замысловатым менуэтом». Каждое новое па приближало его к тому, чтобы почти двумя годами позже стать первым после 1949 года в США официальным лицом, которое посетит Пекин.

Временами танцевальное действо превращалось в фарс: когда Уолтер Стессел, посол США в Варшаве, подошел на приеме к своему китайскому визави, чтобы сказать несколько слов, то с изумлением увидел, как его нссостоявшийся собеседник опрометью бросился вниз по лестнице, спасаясь от несанкционированного контакта. Временами оно сменялось трагедией: американский бизнесмен, проведший пятнадцать лет в китайских тюрьмах по обвинению в шпионаже, покончил с собой за несколько дней до готовившегося жеста доброй воли — освобождения. Были и паузы: в 1970 году из-за войны в Камбодже на шесть месяцев прекратились всякие контакты. Случались недоразумения: в том же году в день национального праздника КНР Чжоу Эньлай подвел на Тяньаньмэнь Эдгара Сноу и его супругу к Председателю, чтобы сделать памятный снимок. Подобной чести не удостаивался тогда еще ни один иностранец. «К сожалению, — признавался Г. Киссинджер, — фразы, которыми они обменялись, звучали настолько туманно, что наши грубые западные мозги ничего не поняли». А Мао просто дал понять: диалог с Америкой будет пользоваться его личной поддержкой.

Своеобычная манера речи подвела Мао и во второй раз. Беседуя с Эдгаром Сноу в декабре, он вспомнил высказанное Никсоном за пару месяцев до этого замечание: «Главное, что мне хотелось бы успеть сделать до смерти, это побывать в Китае». Председатель ответил на него Сноу так: «Я буду рад пообщаться с ним — не имеет значения, будь он туристом или президентом». Позже Сноу вручили копию официальной записи их беседы, причем попросили подождать с ее публикацией. Мао предполагал, что копия будет передана в Белый дом, но Сноу этого не сделал, и слова Председателя остались неуслышанными.

Однако весной Мао сделал столь недвусмысленный жест, что даже недалекие американцы оказались в состоянии его разгадать.

В марте 1971 года китайская команда по настольному теннису приняла участие в проходящем в Нагое чемпионате мира. Впервые за долгие годы спортсмены страны выехали за рубеж. 4 апреля один из американских теннисистов, девятнадцатилетний житель Калифорнии, мимоходом бросил своему китайскому сопернику, что с удовольствием побывал бы в Пекине. Через два дня о его желании стало известно Чжоу Эньлаю, а двенадцатью часами позже о нем узнал и Мао. Председатель и Премьер решили оставить все как есть, однако ночью, уже приняв снотворное и почти засыпая, Мао вызвал к себе медсестру и приказал ей позвонить в МИД: пусть немедленно вышлют приглашение всей команде.

Волна «пинг-понговой» дипломатии, подобно урагану, охватила весь мир.

Пекин встретил американских теннисистов с редкостным радушием. В здании Всекитайского собрания народных представителей их приветствует Премьер Госсовета. Чжоу громко заявил о том, что приезд спортсменов «открывает новую главу в истории отношений двух стран» и свидетельствует о «возобновлении нашей дружбы».

Через три месяца приехал Генри Киссинджер. Его визит проходил в тайне — в ход идет отговорка о полученном в Пакистане расстройстве желудка. По возвращении госсекретаря в Вашингтон Ричард Никсон с воодушевлением сообщил миллионам телезрителей о начавшемся диалоге и своем намерении посетить КНР не позднее весны следующего года. Для обсуждения деталей поездки президента Киссинджер вернулся в Пекин в октябре, и на этот раз китайская пресса была к нему необычайно благожелательна. Были согласованы основные положения Шанхайского коммюнике, которое станет вершиной президентского визита и определит главное содержание китайско-американских отношений до конца века.

Во время первого визита Киссинджера мысли Мао были заняты проблемой Линь Бяо, когда же госсекретарь приехал во второй раз, Председатель оказался прикованным к постели физической немощью и неврастенией. Но, несмотря на это, он нашел силы сделать едкое замечание о том, что стороны в ходе переговоров должны «избежать светских банальностей, не быть примитивно грубыми или до отвращения слащавыми».

Различия во взглядах коммюнике констатировало с той «прямотой и подчас жесткостью», которые лишь подчеркивали общность интересов двух стран в вопросе «противодействия советскому гегемонизму». Лишь проблема Тайваня формулировалась по-прежнему неоднозначно: