Мао Цзэдун - [2]

«Вытянутое темное непроницаемое лицо, широкий и высокий лоб и женский рот. Кем бы он там ни был, прежде всего он был эстетом… Но несмотря на всю свою кажущуюся женственность, упорства ему занимать не приходилось, натура его держалась на несгибаемом стержне, отлитом из сплава гордости и решимости. У меня сложилось впечатление, что он готов быть на страже и выжидать годами, — чтобы в конечном счете добиться-таки своего… Юмор его казался сардоничным и мрачноватым, вырывавшимся наружу как бы из самых глубоких расщелин этого заповедного для окружающих утеса духовности. Ощущение было такое, что дверь, ведущую в его внутренний мир, человек этот не раскрывал еще никому».

Постижение натуры Мао было нелегкой задачей даже для ближайших соратников. Аура его, по словам Смедли, «обитала сама по себе, окружала его непроницаемой стеной», а личность в целом будила в человеке представление о преданности, но уж никак не симпатию. Необузданность характера сочеталась в нем с безграничным терпением, мечтательность — с почти педантичным вниманием к деталям, несокрушимая воля — с поразительной утонченностью, харизма вожака — со склонностью к личным интригам.

Националисты, назначившие за его голову награду, расправившиеся с его женой и осквернившие могилу его родителей, в начале тридцатых годов видели Мао ведущим политическим лидером Красной армии. Однако, как случалось довольно часто, они ошиблись.

Фактическая власть находилась в руках «группы трех», или «тройки». Бо Гу, двадцатиссмилетний руководитель КПК (его часто называли «товарищем, несущим всю полноту ответственности за Центральный Комитет»), являлся выпускником Университета трудящихся Востока в Москве. С лицом отличника и глазами слегка навыкате, прятавшимися за очками в тонкой черной оправе, он, по выражению одного британского дипломата, напоминал персонаж кукольного спектакля. Своим высоким положением в партийной иерархии Бо Гу был обязан Коминтерну, выдвинувшему его для проведения в Китае линии руководства Советского Союза. Второй по значимости фигурой был Чжоу Эньлай, верховный политкомиссар Красной армии, державший в своих руках за спиной Бо Гу рычаги реальной власти и также облеченный доверием Москвы. Третий из этого ареопага, Отто Браун, высокий худощавый немец в круглых очках, большеносый и с лошадиными зубами, являлся военным советником Коминтерна.

На протяжении предыдущих двенадцати месяцев эта троица вдохновляла и организовывала целый ряд сокрушительных военных неудач коммунистов. Лидер националистического движения Чан Кайши, подчинивший себе большую часть свободной от коммунистического влияния страны, был полон решимости навсегда покончить с теми, в ком он совершенно справедливо видел основную угрозу собственной власти. По периметру контролируемого коммунистами района он с помощью немецких военных советников начал строить хорошо укрепленные линии обороны. Несмотря на удручающе медленные темпы строительства, тиски вокруг коммунистов сжимались, их войска лишились возможности маневра. Петля вокруг Красной армии стягивалась все туже, оказать этому сколь-нибудь эффективное противодействие «тройка» не смогла.

Какого-либо серьезного успеха в этой ситуации вряд ли смог бы добиться и Мао — тем более что за два года до описываемых событий Бо Гу оттеснил его на задний план. Но в то время Мао Цзэдун был очень далек от реальной власти.

В октябре 1934 года после бесплодных споров, длившихся в партийном руководстве целые месяцы, отряды Красной армии оставили контролируемую ими территорию в последней отчаянной попытке уйти от полного разгрома, которым неминуемо грозило неотступное приближение войск Чан Кайши. Коммунисты совершили более чем 10-тысячекилометровый переход через весь Китай, что впоследствии праздновалось по всей стране как «Великий поход Красной армии, проявившей беззаветный героизм, исключительную дисциплину и несгибаемую волю ее бойцов». Однако в те годы он носил куда более прозаическое название «стратегического маневра», а чуть позже — «Похода на запад». Замысел, если таковой вообще существовал, имел целью переместиться в северо-западные районы провинции Хунань, где местные военачальники уже устали от бесконечных амбиций Чан Кайши и весьма неохотно шли на какие бы то ни было совместные действия с ним. Предполагалось, что в Хунани удастся слиться с другими отрядами Красной армии, а это, в свою очередь, позволит создать новую базу взамен утерянной.

Начало оказалось довольно удачным. Бойцы Красной армии пробирались сквозь первую линию укрепрайонов националистов, почти не встречая сопротивления. Не стали для них преградой и две последующие линии. Более трех недель потребовалось разведке Чан Кайши для того, чтобы осознать: уже почти захлопнувшийся капкан оказался пуст, а дичь ушла. Однако на четвертой линии, расположенной вдоль реки Сян, ситуация сложилась совершенно иначе.

Бой длился более недели, с 25 ноября по 3 декабря. Красная армия потеряла в нем от 15 до 20 тысяч своих солдат, а около 40 тысяч резервистов просто дезертировали. Из выступивших в октябре в поход 86 тысяч мужчин и женщин в строю остались немногим более 30 тысяч. Хребет гигантской змеи обоза, растянувшегося едва ли не на сотню километров и напоминавшего, по словам Мао, скорее переезд на новую квартиру, чем армию на марте, на переправе через реку Сян был сломан. По склонам холмов и в придорожной глине тут и там можно было видеть конторские столы и стулья, печатные станки, ящики с партийными архивами, электрогенераторы — словом, все то, что партия успела нажить за три года правления территорией, превосходящей по размерам Бельгию. Измученные носильщики, сотни километров тащившие на своих спинах по горным тропам и размокшим полям тяжкий груз, без всякого сожаления избавлялись от изнурительной поклажи — легких артиллерийских установок, пулеметов, единственной имевшейся у коммунистов рентгеновской установки. И тем не менее добро, которое приходилось бросать на обочинах дорог, значительно замедляло продвижение армии вперед — прямо в расставленную чанкайшистами западню.