Маньяк - [44]

Уже 29‑го Исса Костоев категорически запретил сообщать какие бы то ни было сведения о работе с Чикатило членам оперативной группы, хотя и было известно, с каким нетерпением они ожидают, невзирая на поздний час, результатов моей работы, подводившей итог их многолетнему титаническому труду. Я не смог быть столь жестоким и нарушил распоряжение, тем паче что 29 ноября моя работа никак официально не оформлялась и я не был связан подпиской о неразглашении. Тогда ни я, ни они этого запрета понять не могли и по этому поводу недоумевали. Однако последующее развитие событий многое для меня прояснило. Тогда же мне стало понятным, почему обвинение отвело ходатайство о привлечении меня к суду в качестве специалиста. Ну пусть бы отвели меня, но предложили иного. Так нет, рискнули процессом. Этим же сценарием я объясняю и то, что невзирая на мою письменную просьбу допросить меня как свидетеля первым, я допрашиваюсь самым последним. Кому это было нужно и зачем? Зато я был полностью лишен возможности присутствия на процессе. А ведь все знают, что здесь работает единственная по этому процессу научная группа, созданная мной. Ее задача — ведение психолого-психиатрического протокола судебного заседания. Группа есть, а руководитель отстранен. Парадокс, наказание или что-то иное? Хочу просить суд, если это только возможно, стать беспристрастными судьями и в этом вопросе. Пора внести ясность: значима ли возможная роль психиатрической науки в ходе розыска и следствия? Может ли чем-нибудь помочь предлагаемый нами метод розыску и следствию, или все это ловкая мистификация лжеученых? Быть может, все эти разговоры о портретах и работе с Чикатило фикция и плод недобросовестного воображения автора? В ответах на эти вопросы заинтересован не только я. За ними большое социально значимое дело, важное в первую очередь как раз для правоохранительных органов, от которых, быть может, его и надо защищать. Одновременно это и моя защита.

И еще один аспект, о котором считаю необходимым сказать. О моральной и профессиональной ответственности по поводу привлечения к свидетельским показаниям специалиста, участвовавшего в роли, подобной моей. Серийные сексуальные преступления продолжаются и у нас, и за рубежом. Еще не закончился процесс по Чикатило, еще не пойман преступник в Таганроге, завершается нами объемный труд по одному из крупнейших городов России, где жертвами очередного фигуранта уже стали более 30 девочек и женщин. Только что от нас улетел представитель одной из самых крупных прокуратур России, по чьей просьбе мне предстоит войти в камеру к подозреваемому, находящемуся там уже почти 5 месяцев, с той же миссией. Я очень прошу суд взвесить, с какой совестью я буду это делать, если меня вынудят давать показания по отдельным эпизодам, ставшим мне известными в результате специальной работы с Чикатило. О какой доверительности может идти речь в работе с человеком, которому угрожает смертная казнь и который после работы с нами преодолевает инстинкт самосохранения и идет на сотрудничество со следствием.

И еще одно обстоятельство. В этом зале мы имеем дело не с банальным криминальным событием, а с криминальным аспектом медицинской, психиатрической, проблемы. Надо учесть, что нет одного Чикатило. До начала суда их было три. Сейчас вы видите одного из них, не того, что сидел в зале в начале процесса. Я думаю, что вы сейчас видите того, который убивал. Простите, если вмешиваюсь не в свое дело, но умолчать как специалист не могу. Если бы была моя воля, я прервал бы сейчас процесс на 2-3 месяца, чтобы дать прийти в себя в первую очередь Чикатило. Возможно, тогда суд будет достойно завершен.

В заключение хочу сказать следующее. Почему-то у некоторых участников процесса сложилось неверное впечатление о том, что я охотно иду на контакты с журналистами, ищу их, занимаюсь саморекламой. Я могу смело утверждать, тем паче что делаю это в присутствии аккредитованных на суде корреспондентов, это не соответствует действительности. Кому как не им знать, насколько последовательно я уклоняюсь от контактов с прессой. При этом понимая их законный интерес именно к психиатру, да еще вовлеченному (или втравливаемому) в конфликт. Я думаю, что сейчас понимают все, что я на совершенно законных основаниях уже давно мог передать свои бумаги и комментарии любой газете. И выбор бы был за мной. Я этого не сделал, потому что считаю трибуну Ростовского суда выше, чем трибуну самой массовой и даже международной газеты. Пусть на меня журналисты за это не обидятся. А насчет рекламы? Моя реклама — это 60 статей в центральной и международной научной печати, моя реклама — это приглашения к участию в международных конгрессах и книгах, моя реклама — это обращение ко мне больных из всех регионов бывшего Советского Союза, моя реклама — это ученики во всех уголках России. Каждое сказанное здесь слово берусь доказать. В частности, это подтверждают научные приглашения из-за рубежа. Причем они по темам, никак не связанным с криминалистикой. Пока что-то, чем я занимаюсь в криминологии, остается моим хобби. Но стараюсь и в хобби быть на высоте.