Манускрипт с улицы Русской - [36]

Ивашко мрачно посмотрел на Каллиграфа:

— Не советуешь ли ты мне — от тебя и этого можно ожидать, — чтобы я себя провозгласил великим князем?

— А ты думаешь, что вождь явится с печатью на челе? Время создает вождей... Я не говорю — будь ты или другой. Но край наш ропщет, не было еще такого — весь народ поднимается. А это — сила. С такой силой выходили когда-то галицко-волынские князья даже против татар воевать.

— То были другие времена... Что ныне может сделать мужик, выступающий с рогатиной против королевского рыцаря, приросшего к седлу? — вздохнул Демко из Ожидова.

— Это оттого, что вы перестали быть рыцарями — слишком сытно вы едите и привыкли спать в теплой постели. Еще не начали воевать, а уже заранее знаете: не устоим. Да, все это вам ведьма, ведьма подстроила!..

— Как ведьма? — заговорили землянины, суеверный испуг отразился на их лицах.

— Хотите, поведаю — какая... Жил в одном замке рыцарь, славен давними битвами. Давними, но не нынешними. Случилось ли что-то с ним, то ли сглазили его: заметили воины, как изо дня в день угасает его доблесть. То испуганный, потный от страха просыпался во сне, то вздрагивал от крика ночного филина... Вместо того чтобы вести ратников в бой, посылал послов с дарами, ночью запирался в своих покоях на семь запоров, днем принимал только самых преданных ему людей — боялся даже своих. Потом его стал пугать шорох шашеля. Рыцарь сам не знал, что с ним произошло, стал ненавидеть себя за трусость, но ничего не мог сделать с собой. Однажды утром влетела к нему в окно быстрокрылая ласточка, и рыцарь умер от испуга... Никто не мог разгадать причину позорной смерти когда-то отважного богатыря. Но вот охрана поймала ведьму, украдкой пробравшуюся в замок. А ведьму легко узнать, посмотрев на нее через отверстие в бревне, в котором выпал сучок. Взяли ее на дыбу, колесовали, жгли железом, чтобы рассказала, как она околдовала рыцаря. И ведьма призналась: когда он спал, она вытащила из его груди рыцарское сердце и вставила вместо него заячье.

Ивашко угрюмо глядел в землю, злость, смешанная со стыдом, омрачила его лицо. Некоторые землянины насмешливо улыбались.

— Вижу, не по душе пришлась вам сказка? — сощурил глаза Осташко. — Только это не сказка. Более ста лет тому назад католическая ведьма начала исподволь подкрадываться к нашим сердцам: страхом, лестью, дыбами и привилегиями. Католический мор хочет сначала погубить наши души, чтобы потом легче было одолеть нас — выпотрошенных, словно пустые тыквы. Давайте отбросим страх и откажемся от сладкой жизни! Народ ждет... Не обученный? Научите. Разрозненный? Соберите воедино. Да неужто у потомков Даниила Галицкого в груди и в самом деле бьются заячьи сердца? Пойдите взгляните: вон там, за холмами, чернеют руины древнего Плиснеска — там ваши предки стояли насмерть и все погибли, но не сдались татарам. Почему боитесь вы? Посмотрите, что делают гуситы. Разве Жижка или Прокопий родились с булавой в руках? Или, может быть, для того чтобы появился среди нас новый вождь и сделал героев из пастухов, нужен свой Ян Гус? — Осташко закашлялся, потянулся за кубком с вином. Рука дрожала, он тихо продолжал: — Простите мне... Кому повем печаль мою...

В хоромах тишина. Слова, лившиеся из уст немощного Осташка, жгли присутствующих, точно расплавленная лава; землянины, которые минуту тому назад насмешливо посматривали на невзрачного Каллиграфа, опустили долу глаза, потому что стыд добирался и до их душ; Ивашко стоял посреди комнаты с опущенными руками, его могучая фигура согнулась под тяжестью Каллиграфовых слов, скуластое лицо вмиг покрылось багрянцем — Осташко молча ждал наказания за свои дерзкие слова.

— Нет! — воскликнул Ивашко. — Нет! Еще не успела ведьма прокрасться в наш замок. А если кто почувствовал, что она навещала его ночью, — не держу. Только прочь тогда с земли Олесской! Панове, расходитесь по своим поместьям. И каждое село превратить в крепость. Каждого человека — в крепость. Не щадите ни единого шляхтича, ни единого католика...

— Что ты задумал, опомнись! — бросился к нему Демко из Ожидова.

— Войну! Предаст Свидригайло — позовем на помощь князей северных. Мы все одного рода, одного колена — новгородцы, и тверцы, и русины — люди галицкие. А сами пока что будем стоять стальной цепью от Каменец-Подольского через Олеско — до Луцка. С Федором Острожским, с Михаилом Юршей. Поднимайте народ за православную Русь!

Преслужич остановил взгляд на Костасе Жмудском, ждал, что он, литовец, ответит на его слова.

— Я с вами — что бы ни случилось, — сказал Костас.

В хоромы вошел кастелян.

— Панове, Давидовича в Олеско нет. Вчера его видели поздно вечером: уходил с отрядом ратников за Браму.

— Проклятие! — ударил кулаком по столу Ивашко. — Как он смел... Пошлите гонцов в Теребовлю!

На рассвете Орысю разбудил конский топот на подворье. Вскочила с постели, прижалась лицом к стеклу: огороженный высоким частоколом двор был забит всадниками. Вооруженные всадники спешивались, привязывали оседланных коней к коновязи возле конюшни.

— Отец! — тихо вскрикнула. — Приехал навестить... Родной, любимый. Татусь... — шепотом говорила ив потемках быстро одевалась. — Упаду на колени — увези меня отсюда... Не буду я тут...