Манускрипт - [5]

Быстрее всего в город можно было попасть напрямик через лес. Широкая просека начиналась почти сразу за садиком травниц, не защищенным никаким забором. В детстве Алида до дрожи боялась лесорубов. Их грубые голоса резали утреннюю тишину на куски, а звук, с которым падали деревья, походил на раскаты грома. Маленькой Алиде казалось, что она слышит предсмертные стоны дубов и сосен, и она часто зарывалась в одеяло с головой, оплакивая убитых исполинов.

А еще она никак не могла забыть сказку, давным-давно рассказанную мамой. Там дровосек-великан похищал сердца заблудших путников, вкладывая им в грудь холодные куски камней… Тогда мама еще жила с ними и убаюкивала Алиду, перебирая ее густые волосы, и на границе яви и сна девочке казалось, будто это птички вьют из прядей гнездо своими ловкими клювиками.

– Мурмяуз, нам туда, – позвала девушка своего питомца и зашагала по вырубке, обрамленной с двух сторон высоченными елями, макушки которых словно подпирали небосвод.

В ясном небе не было ни облачка, и ночной ураган сейчас казался бесконечно далеким, выдуманным, приснившимся. Кот трусил за хозяйкой, иногда отвлекаясь на кузнечиков и лягушек, по бедру Алиды стучала сумка, в которую помимо футляра с таинственной страницей она вчера отправила сменное платье, теплую накидку, фляжку с водой, свечу, пучок трав, походный котелок и свою любимую книгу, где была сказка о чаровнице Симонисе.

Прошагав по лесной дороге около часа, Алида пожалела, что не догадалась надеть дорожные ботинки, когда в спешке выбегала из дома. Она вообще не жаловала обувь и почти всегда ходила босиком – ей нравилось ощущать стопами теплую, покрытую травой землю. Лишь выезжая в город раз в два месяца, чтобы пополнить запас свечей, мыла, бумаги и других вещей, она надевала грубые кожаные башмаки, чтобы «не позориться перед возчиком, с голыми-то ногами», как говорила бабушка. Сейчас опавшие хвоинки, мелкие сухие веточки и камешки больно кололи и натирали нежную кожу на ступнях, а раз или два по тропе даже шмыгнула темным телом змея, и Алида не на шутку перепугалась, что со сбитыми ногами она не сможет дойти до города.

Алида присела на замшелый пень, чтобы передохнуть, глотнула воды из фляжки и прищурилась, глядя на огромные листья лопуха, который рос вдоль вырубки. Травница протянула руку и сорвала несколько крупных, покрытых мягким пушком листов. Она задумчиво повертела их в пальцах, а потом обернула листья вокруг кровоточащих стоп, перевязав их кусочками веревки, которые завалялись в карманах расшитого птицами платья.

– Теперь порядок, – удовлетворенно вздохнула Алида, когда попробовала ступить на лесную дорогу и поняла, что больше не чувствует боли.

– Мяу, – согласился Мурмяуз.

– Знаешь, малыш, – решила она поговорить с котом, чтобы скоротать путь, – может быть, было бы проще дождаться почтальона и попроситься к нему на телегу. Но почту привезут только через четыре дня. А напрямик по вырубке мы дойдем к предместьям города еще до темноты. Поэтому, уж прости, придется потопать. Но тебе даже полезно, вон как ты разъелся.

– Урр, – недовольно буркнул кот и шмыгнул в траву, заметив мышь.

Алида редко ходила в эту часть леса, но сейчас ей постоянно казалось, будто что-то переменилось. Такое нельзя увидеть, но можно ощутить, даже воздух стал другим, слегка тягучим, а всё кругом казалось ярче, резче… Будто в очень правдивом сне. «Или в сказке», – подумала она.

Вырубка скоро закончилась, превратившись в широкую лесную тропу. Алиду это не испугало, она точно знала, что все пути ведут из этого леса в город. Больше ведь некуда. И Алида решительно зашагала по тропе, прикидывая, на сколько может хватить ее самодельных башмаков.

Дорогу ей перебежала красивая лисица с мехом цвета огня. На секунду Алиде показалось, что это чаровница Симониса странствует в своем зверином обличье, и она окликнула лису:

– Погоди, пожалуйста! Я хочу стать такой же великой травницей, как ты! Научи меня, Симониса!

Но лиса, конечно же, не оглянулась и не обратила на зов никакого внимания. Алида опустила плечи: она уже чуть было не поверила, что сказки начали оживать после страшной ночной грозы. Ей ведь не почудилось, что бабушка превратилась в сову.

Откуда-то справа, из глубины чащи, до ушей Алиды донесся чуждый для этих мест звук – звон битого стекла. Следом за ним – поток отборной ругани.

– Мурмяуз, слышишь? – спросила она, обращаясь к коту. – Там, должно быть, лесорубы. Давай спросим, правильно ли мы идем в город. Думаю, все-таки глупо их бояться, ничего они нам не сделают. А если повезет, у них отыщется и телега с лошадкой, – сказала Алида и свернула с тропы в лесную чащу, надеясь, что среди дровосеков ей не встретится великан, похищающий сердца.

С ее стороны это было несколько неосмотрительно, ведь коварные леса готовы при первой же возможности заманить путника в самую непроглядную чащу, закружить, запутать, забросить туда, где лишь белеют сквозь осыпавшуюся хвою ведьмины круги, напугать шорохами, околдовать ароматами. Леса всегда были охочи до заплутавших душ, а сейчас, после страшной грозы, когда в воздухе действительно застыло ощущение каких-то необъяснимых волшебных перемен, для путников было особенно опасно углубляться даже в самую безобидную с виду рощу.