Мир праху твоему, мой благородный конь! Теперь у меня совсем иные страсти, совсем иные привязанности, более сильные, но это не мешает мне помнить тебя, мой умный конь, хотя двадцать пять лет прошло с тех пор, как я зарыл тебя.
Охота за кабанами так сложна, так разнообразна и так была на Раиме богата эпизодами, что стоит особого рассказа, что я и сделаю потом. Правда, удовольствие охотиться за кабанами сопряжено с немалой опасностью: сильный и озлобленный зверь может не только лошадь, но и самого охотника изуродовать и запороть клыком насмерть; но все-таки шансы успеха на стороне последнего. Я хочу говорить об охоте, где уже удовольствие самого смелого и ловкого охотника вытесняется той страшной опасностью, с какой сопряжена охота за тигром; тут уже на место удовольствия выступает отчаянная удаль и дерзкая отвага; здесь вероятностей на успех охотнику очень мало, здесь шансы на победу почти все на стороне тигра: один момент, одно мгновенье пропущено — и охотник растерзан в клочки. На подобную охоту уже никто не ездит из дилетантизма: плохое удовольствие побывать в когтях у тигра! Многие, бывало, храбрились в стенах крепости, пока не видели зверя; но как приходилось встретиться нос к носу с тигром, так тотчас и «лапка задрожит».
В Раиме, где было полторы тысячи чинов гарнизона, всего и был только один настоящий охотник, уральский казак из калмыков, дивный Мантык, чертовски сложенный физически; человек этот был одарен такой силой воли, таким хладнокровием и присутствием духа, что вызывал невольное удивление. Из двуствольного ружья, с ножом в руке он бил тигров один без всякой сторонней помощи. Жаль его — он давно спит в сырой земле, сраженный тринадцатым тигром. Решиться идти на тигра одному и одержать тринадцать таких побед — это не безделица. Единственный современный пример такой отваги — француз Жерар, истребитель африканских львов, но Жерар не столько взял с бою свою славу, сколько ему сделали ее французы, трубя во всех газетах и по всему свету о его подвигах[94]. Будем же и мы петь Мантыка, как нашего Мелеагра[95], как нового Геракла. В моих записках имеется несколько случаев боя Мантыка с тиграми, и я расскажу о них. Лебединую же песнь, спетую им с тринадцатым тигром, я поберегу для финала.
Мантык редко бывал на месте, в укреплении, а всегда бродил по камышам, степям и охотился за кабанами и птицей; увидеть его в казарме была редкость. Однажды он собрался вдвоем с казаком на диких свиней и на всякий случай взял принадлежности на тигра, потому что и тех местах встречи с тигром тотчас по выходе из жилья нс были редкостью. Два дня ходил он без всякой добычи. Пешему кабан дается не скоро, и то случайно или подкарауливанием, а это было не в природе Мантыка: ему терпенья не дал бог; на тигра тоже не натыкался, хотя находил свежие следы лап, отпечатанные на солонцах… Чтобы отдохнуть, поесть, напиться, поразведать, Мантык зашел в кибитку одного киргиза и начал с ним разговор, как водится, с Адама. По-киргизски Мантык говорил отлично. Во время разговора вдруг они слышат отчаянный крик. Бросаются из кибитки и видят бегущего к ним с воплем киргизенка, пасшего неподалеку баранов хозяина кибитки; в киргизенке просто души нет: бледный, как покойник, все лицо обезображено ужасом, слов разобрать было нельзя; наконец кое-как поняли, что тигр напал на его стадо, схватил козленка и унес в и камыш. Вбежать в кибитку, схватить ружье было для Мантыка делом одного мгновенья, и он вылетел из кибитки с быстротою ядра из пушки. По указанию киргизенка, потом по следам тигра и крови козленка Мантык с товарищем пустились бежать во весь дух в густоту камыша. Сажен чрез полтораста или двести от места, где паслись бараны, в камыше была чистая поляна; на этой поляне тигр, услыхав погоню по пятам, бросил добычу. Мантык, увидев козленка, останавливается, останавливает товарища и тотчас отступает назад, в камыш.
— Тигр не покинет добычи и вернется за козленком сейчас же — я это знаю, подождем, покараулим, — прошептал товарищу Мантык.
На цыпочках пробрались и скрылись они в густом камыше, саженях в пятнадцати от козленка. Направление, по которому ушел тигр, осталось от них в левой руке. Позиция чудная! Сели рядом, осмотрели курки, пистоны, а Мантык — и нож, который имел размеры кинжала, и приготовились попотчевать тигра иным блюдом. Сидят и ждут, притаив дыхание, лишь подергиванием бровей передают один другому нужные знаки. Ничто не шелохнется, тихо, как в могильном склепе. Чрез полчаса послышался треск слева. Тигр по камышу ходит мастерски, редко хрустнет что-нибудь у него под лапой.
— Идет! — шепнул Мантык.
С этим словом показался из камыша тигр всею головою до плеч и остановился. В разливах Сыра камыш растет густой, толстый, аршин шесть вышиной и оканчивается на полянах не опушками, а в обрез, точно деревянный забор или стена; из такой стены и вышел тигр; голова его с плечами и лапами были видны в обрез. Тигр посмотрел во все стороны, на минуту остановил глаза на козленке и со всей осторожностью, медленно, но важно, со свойственной ему только одному гордой осанкой, подошел к нему, один раз рявкнул и остановился правым боком к охотникам и, таким образом, подставил верную цель. Тигр обнюхивал козленка.
