Манекен за столом. Роман-антиутопия - [60]

Одни пейзане были на повозках, другие несли свой товар в корзинах. Держа их в руках, женщины переходили по мосту.

Сразу за мостом начинался городской парк.

Кроны деревьев, расположенных друга от друга на равных расстояниях, были одинаково хороши: пышные, будто взбитые.

Туземцы несли кур, гусей, поросят, овощи и фрукты, рыбу. Попадалась дичь.

Куклы были сделаны превосходно. Они были неотличимы от людей. Я не верил своим глазам. Мы изготовили реальную жизнь.

У городских ворот юристы остановили нас.

— Вам в салон.

Мы углубились в лабиринт узких улочек. Дома были сооружены из добротного камня. К фасадам были приколочены вывески. В этом квартале обитали шарлатаны.

— Обожди меня, — сказал я Мифу.

Надпись на двери гласила: «Канализация».

Это означало, что сориентировался я верно.

Приемная была заполнена, преимущественно важными лицами. Не обращая ни на кого внимания, я вошел в канцелярский магазин.

В нем сидел секретарь Опыт. Он правил ногти, и так встал мне навстречу.

— Перерыв, — объявил он.

Я повел носом. Из-за двери кабинета с табличкой «Бачок» явственно доносился запах сигаретного дыма.

— Нет приема, — артачился Опыт.

Я отстранил его, как несущественную преграду.

Облаченный в мундир с блестящими пуговицами Офис писал за большим столом. Сигарета дымилась рядом с внушительной печатью.

Ее четкие оттиски, перекрывая друг друга, виднелись повсюду — Офис развлекался.

Такие же оттиски были на коммерческих свитках Штампа — никто и не думал усомниться в их происхождении. Вот и прекрасно. Отлично, что они все заурядные жулики. Вскроется уловка, а кто совершенен?

Писарь любовался штампом, как бесценным сувениром, благоговейно установив его в центре стола. Лазейка, но не ересь. Офис заложил перо за ухо и недовольно протянул мне руку.

— Нужно было предупредить, — пробулькал он.

— Вроде никто не возмущался.

— Они еще не знают, как это делается. Нужно уважать их чувства.

— Чего? — протянул я.

Офис принял все за чистую монету. Будто этих дубин нужно воспитывать.

— Вот я их и воспитываю, — сказал я вслух.

— Они ожидают с раннего утра.

— Да дебош с ними. Бревна ходячие. Что же ты пораньше не пришел? — ехидно спросил я.

— Я здесь с рассвета! — возмущенно сказал Офис. — Каждый день. Тогда как вы все это время… вообще неизвестно где прохлаждаетесь. Будто это досуг.

— Зачем так стараться? — Я нарочито равнодушно зевнул. — Как на уроке.

— Ну, знаешь! — задохнулся Офис. — Я не знаю, кто тебе дает такие полномочия…

— Так-так?

— Я считаю, что мы должны добросовестно выполнять то, что нам поручено.

Доказать, что ты — не ты. Совсем не хотелось никому ничего доказывать в механической модели, где и так все ясно, и каждое действие определяет последующее.

— Кто его знает, что нам поручено, — обронил я.

— Есть правила. Рекомендации. Что можно, что нельзя. Главное — соблюдать внешнюю канву. Показать — значит доказать. Здесь начатое дело продолжится и завершится само собой. Здесь форма определяет содержание. Одиночество больше никому не грозит. Ну, а подручные средства, — Офис с нескрываемым обожанием глянул на вожделенную печать, — каждый волен выбирать любые. На то мы и люди. Все подчинено общей цели — празднику. Для этого мы все и собрались. Никто не против, заметь.

Да, подумал я, в жизни Абсурд тоже всех собирал. Объяснял, что свобода — в умении договориться. Отдельно от всех. Раз — и сговорились, что Офис будет чиновником, Штамп — коммерсантом, Тюфяк — управляющим нового мэра.

Но все равно все флюгеры были по отдельности, а здесь все скованы, как броней, неживой моделью, и кем тебя назовут, тем ты и будешь. Или винтик, или пустое место. Свободное. Выбор? Сама модель — огонь, который не жжет.

— Ладно, не куксись, — сказал я. — Выкладывай, что за обстановка.

Офис уселся поудобнее в жестком кресле с высокой спинкой. Тусклый свет из длинного окна ложился на его плечи и затылок.

— В общем, так. Обстановка нормальная. Бум и Лагуна подрались. Но их развели. Здесь от таких замашек придется избавляться. Характер выказывать не надо. Темперамент — сколько угодно. Только свое отношение. Лагуна еще и объелся. Это же ненормально. Не рассчитал сил. Есть же порции. — Офис запнулся, как бы вынужденно добавил: — Бедняга. Бренд личность… неуравновешенная. Ну, ты сам с ним… Население города, на сегодняшний день…

— Что значит — на сегодняшний день? Ожидается прибавление?

— Естественно, — сказал Офис. — У бренда уже — наследник. А, кстати. Каков твой вклад? Чем ты занимался? Не увиливал?

— Я вел учет дичи, — я следил за лицом Офиса и добавил: — И рыбы.

Офис кивнул и, как ни в чем не бывало, продолжал методично обрисовывать демографическую картину. Все весьма складно. И с мужчинами, и с женщинами, и с их младенцами. Что за торжество. Я развалился в углу на сундуке, рассматривая канцтовары.

Мое внимание привлекли скульптурные часы. Автомат, изготовленный в виде мальчика, писал, обмакивая перо в чернильницу. Меxаническая девица играет на рояле, грудь ее поднимается и опускается, будто она дышит.

Я, не отрываясь, наблюдал за одинокими фигурами. Они ни на что не рассчитывали, ни о чем не просили.

— Время ненастоящее, конечно. Но точное, — пояснил Офис, будто это имело значение.