Мандустра - [40]

Шрифт
Интервал


Я сижу на скамье, наблюдая закутанных в пальто женщин, и по стариковски посмеиваюсь над их не слишком тонкими талиями, над их не слишком правильными носами, над их не слишком большим умом. А если он небольшой — не лучше ль, если б его не было вообще, но зато была бы тонкая талия, правильная фигура, вечный огонь в глазах и вечная молодость в искусственном теле?! Искусство вечно, а жизнь приходит и уходит.


И как законченный идиот, я жду командировки в Майами, которую мне дадут только тогда, когда я стану действительным членом Мира: и я жду ее, потому что там живет сбежавший от нас Ильич, где он ест щи на вершине небоскреба, вспоминает узбекский коньяк и насилует женщину моей мечты. Я приеду, вытащу смертельный револьвер, который куплю у своих арабских друзей, и заставлю его отдать мне мою дорогую — мою самую лучшую, незабвенную и нестареющую Ее — мою Незнакомку, — мою Лору!


1984

ЖЕНИНЫ МГНОВЕНИЯ

Boy, I'm a boy — you've made me…

Boy George

Я хочу описать величайший день моей жизни; день, гениальные мгновения которого полностью изменили мою судьбу, сделав ее донельзя счастливой и прекрасной и вообще — похожей на начавшийся тогда и не прекратившийся до сих пор чудесный сладостно нежный восторженный сон; истинно-реальный и окончательно победивший бесконечные грустно-серые будни, являющиеся обыкновенно основным наполнением жизней большинства живых существ и бывшие главным фоном моей тогдашней тоскливой глупой жизни с редкими проблесками подлинного Праздника, Чувства и Любви.


Я проснулся в тот день утром в своей кровати, голый, как всегда. Под простыней лениво лежали мои телесные члены, бугрясь гладкой мужской грудью, аккуратным животом и упругой наполненностью бедер; все было создано так, что просто нельзя было не возлюбить эту определенную нежащуюся сейчас плоть, которую хотелось погладить и всячески приласкать. Между ног, куда-то вниз, свесился мой аккуратный половой орган — я сжимаю колени, чтобы он исчез, скрылся, пропал и вдруг преобразился в свой абсолютный — женский — антипод, который я всегда жаждал и желал если не у себя, то у других; но мне было безумно приятно сейчас представлять его здесь — внизу от пупка, чтобы почти непроснувшаяся рука стремилась к нему, а лицо озарялось кокетливой улыбкой; и чтобы трепетали соски, совсем как у любимой, когда я беру ее за талию и погружаю свой грубый мужской язык в ее теплое ухо.


Я не женщина! Я не девушка и не девочка! Но я только, всего лишь, мужчина — какая жуткая несправедливость и однобокость видится мне в этом слишком жестоко определенном жесте судьбы!


Раз, два, три — я встал! Я встала! Я проснулась; короче (если б так можно было выразиться), я встало!..


Эх! Вихляя бедрами и выставив грудь, я иду в ванную, чтобы заняться утренним туалетом; я не спеша подхожу к мягкому зеленому креслу и накидываю на плечи розовый ажурный пеньюар; длинный вздох — и я улыбаюсь озорной счастливой улыбкой весеннему солнцу за окном, взрывающему матовым сиянием мои щеки и губы, и я готов жить и тут же заняться любовью с самим собой; мне не нужен никто, я сам есть Женщина для самого себя; меня зовут Женя, то есть почти Жен-щи-на, и зачем мне нужны какие-то другие тела и души, когда стоит мне надеть мой любимый черный лифчик и медленно провести ладонью по своей талии, я тут же явственно ощущаю этот, извиняюсь, великолепный хуй вонзенным в эту же роскошную нарядную плоть; и тогда оргазм озаряет всего меня, словно истинное Откровение, и зарождается Новая Жизнь.


Я долго стоял у зеркала после душа, расчесывая свои кудри и крася губы; я решил сегодня избрать лиловую помаду и обвести ее по краям черным карандашом, чтобы мой рот вспыхнул бешеным огнем чувственности и страсти, а глаза, обведенные черно-зеленой тушью, лукаво смотрели на мир из-под длинных, вздымающихся вверх, как вечный восторг моей души, ресниц. Я надеваю прозрачные красные трусики и опять зажимаю ногами мой член; теперь можно видеть лишь соблазнительно рыжеющие сквозь бельевой шелк волоски, один вид которых повергает меня в экстаз и радостный трепет.


— Какая милая!.. — басом говорю я сам себе, ухватив правой рукой свое левое плечо, словно стесняясь своей груди, а затем, расставив ноги и на миг став опять мужчиной, подмигиваю сам себе, и в зеркале мне улыбается прекраснейшее девичье лицо: ее зовут Женя, как и меня, и она — это тоже я, и я вечно влюблен в нее, как и она в меня, и — о, Боже! — как же нам хорошо вдвоем!..


Я начинаю теребить свой член-клитор, вопя вместе с ней от восторга, и наконец мы кончаем одновременно; и теплая свежая сперма стреляет в ее-мой пупок, а я подставляю ладонь и пью ее своим ртом, размазывая ее прямо по Жениным губам в помаде, в то время как я — Женя — шепчу одну и ту же великую фразу, которую она упоительно повторяет за мной своим колокольчиковым мятным голосом: «О, как прекрасна ты, возлюбленная моя!..»


Потом спешно подмываюсь, чищу зубы; а потом сижу за чашкой кофе на кухне и курю длинную коричневую сигарету, одновременно бегло осматривая ногти и размышляя, каким бы лаком их покрасить; я все-таки не сдержался в ванной, и этот секс немного испортил макияж, но ведь все поправимо, и я удовлетворенно смеюсь, стряхивая пепел и поправляя на пальце золотой перстень с большим изумрудом.


Еще от автора Егор Радов
Дневник клона

В сборнике представлены три новых произведения известного многим писателя Егора Радова: «Один день в раю», «Сны ленивца», «Дневник клона». Поклонники творчества автора и постмодернизма в целом найдут в этих текстах и иронию, и скрытые цитаты, и последовательно воплощаемые методы деконструкции с легким оттенком брутальности.Остальным, возможно, будет просто интересно.


69
69

Этот текст был обнаружен в журнале нереалистической прозы «Паттерн». http://www.pattern.narod.ru.


Змеесос

«Змеесос» — самый известный роман Егора Радова. Был написан в 1989 году. В 1992 году был подпольно издан и имел широкий успех в литературных кругах. Был переведен и издан в Финляндии. Это философский фантастический роман, сюжет которого построен на возможности людей перевоплощаться и менять тела. Стиль Радова, ярко заявленный в последующих книгах, находится под сильным влиянием Достоевского и экспериментальной «наркотической» традиции. Поток сознания, внутренние монологи, полная условность персонажей и нарушение литературных конвенций — основные элементы ранней прозы Радова.Перед вами настоящий постмодернистский роман.


Якутия

...Однажды Советская Депия распалась на составные части... В Якутии - одной из осколков Великой Империи - народы и партии борются друг с другом за власть и светлое будущее... В романе `Якутия` Егор Радов (автор таких произведений как `Змеесос`, `Я`, `Или Ад`, `Рассказы про все` и др.) выстраивает глобальную социально-философскую, фантасмагорию, виртуозно сочетая напряженную остросюжетность политического детектива с поэтической проникновенностью религиозных текстов.



Борьба с членсом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Персона вне достоверности

Пространство и время, иллюзорность мира и сновидения, мировая история и смерть — вот основные темы книги «Персона вне достоверности». Читателю предстоит стать свидетелем феерических событий, в которых переплетаются вымысел и действительность, мистификация и достоверные факты. И хотя художественный мир писателя вовлекает в свою орбиту реалии необычные, а порой и экзотические, дух этого мира обладает общечеловеческими свойствами.


Наследницы Белкина

Повесть — зыбкий жанр, балансирующий между большим рассказом и небольшим романом, мастерами которого были Гоголь и Чехов, Толстой и Бунин. Но фундамент неповторимого и непереводимого жанра русской повести заложили пять пушкинских «Повестей Ивана Петровича Белкина». Пять современных русских писательниц, объединенных в этой книге, продолжают и развивают традиции, заложенные Александром Сергеевичем Пушкиным. Каждая — по-своему, но вместе — показывая ее прочность и цельность.


Думай, что говоришь

Есть писатели, которым тесно внутри литературы, и они постоянно пробуют нарушить её границы. Николай Байтов, скорее, движется к некоему центру литературы, и это путешествие оказывается неожиданно бесконечным и бесконечно увлекательным. Ещё — Николай Байтов умеет выделять необыкновенно чистые и яркие краски: в его прозе сентиментальность крайне сентиментальна, печаль в высшей мере печальна, сухость суха, влажность влажна — и так далее. Если сюжет закручен, то невероятно туго, если уж отпущены вожжи, то отпущены.


Изобилие

Новая книга рассказов Романа Сенчина «Изобилие» – о проблеме выбора, точнее, о том, что выбора нет, а есть иллюзия, для преодоления которой необходимо либо превратиться в хищное животное, либо окончательно впасть в обывательскую спячку. Эта книга наверняка станет для кого-то не просто частью эстетики, а руководством к действию, потому что зверь, оставивший отпечатки лап на ее страницах, как минимум не наивен: он знает, что всё есть так, как есть.