Манчестерская тусовка - [5]
Танцуя на высокой барной стойке, Королева Кармен словно топталась по головам зрителей, но у нее был великолепный голос: такое глубокое грудное рычание в «О-о, беби, да», а вместо стандартного «Йе-йе-йес» — боевой клич: «Ай-йай-йай-йай». Еще она всю песню слегка шепелявила на латиноамериканский манер — просто супер.
Пока выступала Кармен, служащие «Доброго дня» могли разойтись со своих мест за барной стойкой и расслабиться. Единственное, что от них требовалось по контракту — это улыбаться и пританцовывать и вообще изображать симпатичный задник до конца выступления. Был четверг, а по четвергам, согласно расписанию, разработанному Леди-Добрый-День, в баре выступали приглашенные артисты. Все остальные дни недели местные работники развлекали публику сами: каждый вечер они пели под фанеру и по два раза за ночь наряжались в известных певиц. Около месяца назад Леди-Добрый-День спросил у Джейка, не нужна ли ему работа.
Джейк в ответ засмеялся:
— Чтобы ты меня имел так же, как всех этих мальчиков? Спасибо, я уж лучше продолжу свой нечестный труд.
— Откуда тебе знать, как я их всех имею? — только и ответил Леди-Добрый-День.
Песня Кармен заканчивалась дребезгом гитар и грохочущими ударными в стиле латинос, и певица как могла поддавала жару: подмигивала, трясла плечами, махала руками и вертела бедрами. Джейк обернулся и еще раз посмотрел в сторону уборной. Свет в туалете был выключен, и круглое окошко в двери сошло за зеркало. Зеркало было на стороне Джейка. Восемнадцать лет, высок и строен. Волосы сегодня заглажены назад — в берлинском стиле. А в довершение образа — темный костюм, в тусклом свете бара почти ничем не напоминающий потрепанную вещицу из благотворительного секонд-хэнда, какой на самом деле он являлся.
Паб «Добрый день» был набит до отказу, и стоило Королеве Кармен освободить сцену, как толпа с ревом бросилась за спиртным. Народу было так много, что даже самой Леди-Добрый-День пришлось встать за стойку. Каждый заказ она выкрикивала вслух скрипучим и пронзительным голосом и в конце непременно добавляла какое-нибудь ругательство. Леди-Добрый-День было лет сорок пять, это был реально толстый мужик с двумя хорошо откормленными подбородками и беременным пузом. Но Джейк отказался у него работать не только из-за этого: весь город знал, какой Добрый-День озабоченный тип. Не важно, голубой ты или нет, он всех встречал одной фразой: «Не отсосешь — никакой работы не получишь». Даже если это и не было обязательным условием, Джейк мог поспорить, что именно так устроились сюда почти все — включая тех, кто не был готов в этом признаться. Леди-Добрый-День не уставал повторять, что в Манчестере не осталось ни одного человека, которого он не «протащил на буксире», поэтому кто ж его знает, сколько таких людей было на самом деле.
В колонках что-то щелкнуло: стереосистему переключили обратно на музыкальный автомат. Первой заиграла «Eye To Eye Contact»[6] Эдвина Старра, сразу ближе к припеву. Народ стал подпевать, по бару обрывистыми выкриками летала ключевая фраза песни и ее сопровождало особое движение рукой: на словах «Я смотрю на тебя…» люди щелкали пальцами и театрально выбрасывали вперед указательный палец. Джейк уставился в пол: кажется, его заметил один старикан, который как-то раз ночь напролет покупал ему выпивку — еще потребует возмещения убытков. Прямо перед Джейком танцевали двое мужчин: поворот, подергивание бедрами, плечи вверх и вниз, локти торчат по бокам как подрезанные крылья. Джейк обогнул танцующих, нырнул в толпу и пошел виляющей походкой, стараясь никого не задеть — он не представлял себе, как еще можно двигаться в таком костюме. Он шел на звук икающего смеха Феи, такого пронзительного и писклявого, что аж зубы сводило.
Шон и Фея по-прежнему сидели в угловой кабинке — все в той же компании. Когда Джейк подошел так близко, что можно было разглядеть золотую полоску на фильтре «Собрания» Феи, он остановился — еще раз посмотреть представление, которое разыгрывал больной эмфиземой старик, давая Фее прикурить. Завоевать расположение Феи было делом нехитрым: направь на него свет прожекторов (ничего, пускай это будет всего лишь свет от дешевой зажигалки «Ронсон»), и парень пойдет за тобой на край света. Судя по тому, как усердствовал престарелый моряк, он знал, что делает. Если оставаться в образе, Фея так и будет считать, что с ним происходит не обыкновенный съем, а нечто особенное, декаданс века джаза, в котором он — Салли Боулз.
