Манчестерская тусовка - [16]

Джейк смотрел, как Джонни скрутил трубочкой банкноту в сколько-то там немецких марок, перевел дух и с шумом втянул в себя порошок — всю порцию за два ровных вдоха. Под конец он слизнул остатки с карточки «Пипс», довольно ухмыляясь. Там и в самом деле оставалось предостаточно. Пауло никогда не обидит.

— Ну как, через иностранные деньги лучше? — спросил Джейк.

Джонни развернул купюру и, далеко высунув язык, два раза как следует ее облизнул. Поморщился и задумался над вопросом.

— Ты знаешь, нет. Если честно, иностранные деньги вообще меня не втыкают.

Джейк засмеялся.

— Да не, чувак, я серьезно. Они меньше, напечатаны на более дерьмовой бумаге и к тому же на них нет головы королевы. Совсем не то. — Он передал Джейку бумажку из-под «спида». Джейк смял ее, бросил в рот и стал жевать, чтобы выжать остатки.

Когда они вышли из кабинки, парень, стоящий у писсуара, бросил на них похотливый взгляд и для пущей ясности широко улыбнулся. Джейк оставил парня без внимания, а вот Джонни ответил ему такой же улыбкой и попросил убрать свое хозяйство подальше — тут маленькие хрены не в почете.

— Да ты даже не видел, — обиделся парень.

Джонни вышел из туалета, грязно хихикая, и пошел за Джейком обратно к бару. Диджей в это время поставил трек Хейзел Дин, и крошечный пятачок площадки для танцев тут же наводнился народом.

Пока они стояли у стены, пропуская хлынувшую танцевать толпу, Джейк спросил:

— Ты не сказал, Шон и Фея сильно разозлились?

— А ты как думал? Они считают, что на этой двадцатке были выгравированы их имена — они же весь вечер ублажали старого засранца.

— Фея никого не ублажал, он влюбился. Ты ведь знаешь, как он млеет перед разными древними педофилами.

Джонни пожал плечами.

— Блин, да я ведь видел этого мужика. Я, конечно, не специалист, но, по-моему, старик одной ногой в могиле. Если бы Фея у него отсосал, дедуля бы просто дал дуба, кроме шуток.

— Получается, я его спас.

— Да ты их обоих спас! Святой Джейк — вот ты кто.

К этому моменту на танцпол втиснулась уже половина всех посетителей бара. Танцевали даже за пределами выделенной под танцы территории — на ковре. На подножке печи, где сидел Джонни, тоже стояла парочка и пританцовывала в такт музыке. Играла медленная песня, они подняли над головой руки и самозабвенно ими размахивали. А рядом стоял Кевин Доннелли. Он не двигался и выглядел растерянным: в глазах у мальчика было такое твердое упрямство, что казалось, он изо всех сил старается не заплакать. Одну бутылку пива он держал в правой руке, две другие — в левой.

— Твой дружок по тебе скучает. — Джонни кивнул на Доннелли.

— Что ты о нем думаешь?

— Грустная история. Он ведь, кажется, ошивается у автобусной станции?

Джейк кивнул:

— Ага, приманка для маньяков — сразу видно.

Когда Доннелли увидел, что они возвращаются, он с облегчением вздохнул и заулыбался. Джейк подумал, что от такого смягчится любое сердце — даже, наверное, его собственное, если, конечно, кому-нибудь вообще удастся его отыскать. На создание окаменелостей в доисторические времена уходили миллионы лет, а его сердце с помощью амфетамина превращалось в камень за считанные секунды — полное окостенение сердечных желудочков. Надо бы продать свое тело науке вместо того, чтобы расходовать его по пустякам.

Доннелли отдал им бутылки. Джонни извинился, что они заставили его так долго ждать.

— Ваше здоровье! — крикнул он и протянул свой «Пилс» для дружного чоканья. — Вечеринка называется «Добро пожаловать домой, дорогой Джонни!»

— Твое здоровье, мистер Манчестер! — сказал Джейк.

Джонни целый час рассказывал про Берлин. Например, вот: однажды он видел, как по бульвару Курфюрстендам прогуливался старый немецкий трансвестит в кожаных розовых шортах и в такого же цвета байкерской куртке и кепке.

— Придурку было лет шестьдесят, не меньше!

— А через Берлинскую стену ты перелез? — спросил Джейк.

— Не-е, эту хрень я вообще не понял. — Джонни засмеялся и рассказал, как побывал в подсобке одного бара и там увидел такое, что у него глаза на лоб полезли… ну, не то, чтобы полезли, но прослезились уж точно. — Вы можете себе представить, что сделали бы копы, обнаружь они что-нибудь такое в Манчестере? Да они бы на хрен целую армию пригнали. Может, даже Армию спасения — с Андертона станется.

Джонни уже слышал про облаву в «Молнии» от Феи и Шона. Он спросил Джейка, видел ли тот, что там произошло.

— Так, немного. Я почти сразу ушел.

— Фея говорит, это опять тот инспектор — приперся собственной персоной, лично наблюдать за операцией. — Джонни наморщил лоб, вспоминая фамилию. — Паско?

. — Джон Паскаль. А что Фея про него говорил?

— Что у него типа было по доске на спине и на груди, с надписями: «Гомосеки, раскайтесь» и «Близок час расплаты».

Очень похоже на правду. Может быть, это даже цитаты из речи, которую Андертон собирался говорить на следующее утро на пресс-конференции. Про Андертона думали разное: одни считали, что игра в проповедника нужна ему для того, чтобы получить повышение по службе, а другие — что все его разглагольствования насчет адова пламени и вечных мук в интервью газете «Манчестер ивнинг ньюс» — это совершенно серьезно. Как бы там ни было, город разрывали крайности: муниципалитет подсел на марксизм-ленинизм, а начальник полиции убежден, что стал живым свидетелем Содома и Гоморры. Поговаривали, будто Андертон метит на место главы Королевской полиции Ольстера, потому что люди там более приличные — богобоязненные протестанты.