Манчестерская тусовка - [11]
— У тебя тут типа жил кто-то ученый?
— Лет десять назад. Она теперь работает в звукозаписывающей компании.
— Она? — Грин так сильно удивился, что можно было подумать, он пробуется на роль в пантомиму про полицейских, и режиссер нарочно попросил его выдержать паузу, а потом разыграть невероятное потрясение. — У тебя жила телка?
Тот, кто видел ее впервые, пожалуй, мог применить к ней это слово. Но она быстро выводила из заблуждения. Сейчас она за границей, пытается убедить какого-то итальянского композитора, сочиняющего музыку нью-эйдж, что его альбом электронного эмбиента уже готов. Перед ее отлетом Джейк спросил: «Как ты определила, готов он или нет?» Музыка тянулась один час пятнадцать минут и представляла собой минорные аккорды на фоне синтезированного шума, напоминающего звук, который издает цепочка от затычки для ванной, попав в тонкую струйку теплой воды из плохо закрытого крана. Можно было бы рассказать все это Дэйви Грину… но только не его это собачье дело.
— Наш мальчик Джейки! Уже совсем большой, да еще и натурал! Кто бы мог подумать? Ты, наверное, и анализ на СПИД сдал?
— А пошли бы вы…
— Нет, правда. Когда за спиной другая жизнь, о подобных вещах стоит задуматься. — Грин замолчал, оставив рот открытым — не то от удивления, не то потому, что ждал от Джейка ответа. С таким выражением лица он был похож на недопеченный американский пончик с дырочкой посередине, но вряд ли Грин желал добиться именно такого эффекта. — Я в том смысле, что эта мысль наверняка постоянно тебя терзает. А? Ты ведь небось каждый раз, когда разряжаешь свою обойму, беспокоишься: а не болтается ли там среди сперматозоидов что-нибудь еще?
Джейк решил сменить тему:
— А вы вот что-то дерьмово выглядите.
И выглядите дерьмово, и говорите, и ведете себя. Да вы уже почти само дерьмо и есть.
Грин не сбился с курса и продолжал рассуждать на главную тему.
— Слушай, Джейк, дружище, я вот все думал: когда ты видишь перед собой ткань с красивым узором — ну, там, платье или типа подкладку на куртке… ты не начинаешь сомневаться в том, настоящий ли ты мужчина?
— Нет.
— Но теперь, когда я об этом спросил, наверное, будешь сомневаться, да?
— Да, — ответил Джейк. — А еще буду гадать, почему эта мысль вам первому пришла в голову.
Это у Грина что, пунктик? Оскорбленным он вроде не выглядит. Затолкнув философскую книгу обратно на полку, он потушил свою последнюю сигарету и теперь оглядывался по сторонам в поисках парковочного места. Джейк сидел на диване и как заботливая мама наливал в чашки с подсолнухами на один палец молока.
Дэйви Грин скрючился в кресле напротив со словами:
— Что до меня, то я люблю спинки повыше. Доживи до моих лет и тоже будешь все время искать, куда бы прислонить поясницу — так-то вот. Я ведь вдобавок ко всему еще и уделал себе на хрен спину… когда это… лет пять назад — вытаскивал одного придурка из канала.
— А с виду и не скажешь, что вы такой герой.
— Чего? — Грин на две секунды замолчал, и Джейк успел за это время сообразить, что неверно истолковал его слова. — А! Да нет, он уже тогда два дня как помер. И вот я пытался его приволочь багром к берегу. Ну и, видно, потянул спину, мышцу там какую-то сдвинул с места, а обратно она так и не встала.
Он немного постонал, положив руку на поясницу, — показал, где именно у него болит. А потом снова посмотрел на чашки.
— Э, да у тебя художественный вкус! По каталогу заказывал? Мне лучше три ложки, сынок. Чтобы кровь кипела. У нас, знаешь, долгая ночь впереди.
Но у Джейка Пауэла, когда-то мальчика, а теперь — взрослого мужчины, была одна особенность: он никогда ничего не говорил, находясь под стражей. Ну или почти ничего — только простые ответы на прямые вопросы. Его никто этому не учил. В роду у него не было никаких связей с преступным миром — разве что только дядя, который мечтал стать адвокатом и навещать заключенных. Джейка всегда выручала самонадеянность и какая-то внутренняя самодостаточность. Он посмотрел на часы: пятнадцать минут пятого. Эдак они и в самом деле просидят до утра.
— Может, лучше бы я у тебя кофе попросил, а?
— Как хотите… Эспрессо?
— Неет, только не это дерьмо! Я пью некрепкий кофе. Намешай мне бледновато-серой бурды — и я плачу от радости! А вот чай я люблю чтоб был потемнее.
Грин уставился на прозрачно-белую похлебку в чашке и подумал, что, пожалуй, не надо было затевать весь этот гон про сперму. Он закрыл глаза, залпом осушил чашку и быстро вернул ее на место.
— Там у тебя на дне жидкость для мытья посуды оставалась, — сказал он.
— Это чай с отдушкой. Не может быть, чтобы вы никогда не пили «Эрл Грей».
Ну как же, он пил!
— Конечно, пил. Как-то я допрашивал стриптизершу, подозреваемую в нарушении профессионального кодекса поведения. И вот мы сидели вдвоем у нее в гримерной и потягивали «Эрл Грей» — она считала, это придает ей шику.
— Знаете, что я думаю? — перебил его Джейк. — Что вы до сих пор смотрите повторы сериала про Коломбо. И до сих пор считаете, что достаточно притвориться недоумком, чтобы выудить у человека признание.
— Думаешь, я притворяюсь? Да я и в самом деле такой… Спроси у моей жены!
Николас Блинкоу — популярный английский писатель, литературовед, журналист и редактор. Критики называют его романы «Кислотники» (Acid Casuals, 1995), «Манчестерская тусовка» (Manchester Slingback, 1998), «Белые мыши» (White Mice, 1998) и «Наркосвященник» (The Dope Priest 1999) современной классикой.Хотя Николас Блинкоу провозгласил себя и еще нескольких писателей «новыми пуританами» и даже издал соответствующий манифест, его роман «Кислотники» сочетает в себе все признаки «модной» книги: наркотики, транссексуалы, насилие, убийства и закрученный сюжет.
Захватывающая история международного торговца наркотиками, волею судьбы оказавшегося в кратере незатухающего вулкана израильско-палестинского конфликта. Роман Н. Блинкоу поражает своей разносторонностью и непринужденностью, яркой картиной страстей и каждодневной жизни в Израиле и Палестине.
Блистательный и манящий мир моды, бросающий вызов и покоряющий роскошью. Время завоеваний и желание выделиться из толпы себе подобных. Мечта и реальность. А в реальности «модели, совсем как белые мыши — смазливы, неотличимы одна от другой и каждая спит со всеми остальными». Юные брат и сестра, попавшие в круговорот этой «индустрии красоты», сполна познают изнанку столь привлекательного для многих мира моды.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».