Малыш для Томы (сборник) - [15]

– Что вы! Не извиняйтесь, – с жаром возразил Владимир Константинович, – это я перед вами кругом виноват. Вы из-за меня с невестой поссорились.

– Да бросьте. У нас давно не ладилось, – успокоил его Поляков, сам удивляясь своей черствости. Выбрался из изживших себя отношений, как змея из старой кожи, и рад. Права Ольга: наверное, он и в самом деле мерзавец и скотина.

– Ладно, не обо мне сейчас речь. – Он снова уселся на край кровати, снял очки и потёр глаза. – Родственники у вас есть где-нибудь? Где вы жить-то собираетесь? Я имею в виду, когда поправитесь?

– У меня в Нижнекамске сестра живёт, Анастасия, – после крошечной паузы проговорил Владимир Константинович, – к ней переберусь. Как на ноги встану, сразу выпишусь и съеду. Вы не беспокойтесь.

– С кем она живет?

– Ни с кем. Одна. Вдова она.

– Вы её хоть предупредили? Вдруг прогонит?

– Нет, что вы! Не прогонит. Настёна у меня хорошая, – глаза у старика увлажнились.

– Что ж, раз так… Поправляйтесь спокойно. И не сердитесь, что я так… кричал на вас, – неловко закончил Поляков, водружая очки на переносицу.

– Я и не сержусь. На вашем месте ещё не так бы возмущался! А вы очень хороший человек.

– Не уверен, – криво улыбнулся Поляков, – но всё равно спасибо.

Поляков подъезжал к Казани. Было три часа пополудни, дороги относительно свободные. Он четыре дня не был дома: уезжал по делам в Самару. Планировал вернуться завтра, но получилось освободиться пораньше. Поляков собирался заехать в свой любимый супермаркет домашней еды. Ему хотелось купить чак-чак и трёхслойный пирог с черносливом, лимоном и курагой. Дед уж больно любил.

Со дня переезда Полякова в новую квартиру прошло уже почти два месяца. Дед – так Поляков привык называть Владимира Константиновича – поднялся на ноги, оправился от приступа. Поначалу стеснялся, старался вести себя как можно тише и незаметнее, но постепенно освоился, разговорился, ожил. Всячески стараясь быть полезным, начал, несмотря на протесты Полякова, возиться по хозяйству и ходить по магазинам.

Они теперь вместе ужинали, смотрели телевизор, обсуждали новости, и Поляков порой удивлялся про себя точности дедовых оценок и уместности комментариев.

Поляков привык к самостоятельной, даже одинокой жизни, но присутствие Владимира Константиновича его, как ни странно, не раздражало. Незаметно для себя он сроднился с дедом. Обычно мало знакомые люди тяготятся вынужденным соседством друг друга, однако Полякову не было неловко в обществе старика. Вряд ли в этом имелась его личная заслуга: просто дед оказался на удивление деликатным человеком. В нём отсутствовали навязчивая словоохотливость и стремление поучать, часто свойственные пожилым людям. Дед не ныл, не жаловался на жизнь, не выпрашивал сочувствия и вёл себя со спокойным достоинством.

Ненормальную ситуацию, в которой оба оказались, больше не затрагивали. Когда примерно неделю назад дед сказал, что сходил в домоуправление и выписался из квартиры, Поляков кивнул и попросил старика подождать с отъездом, пока он не вернётся из Самары. Пообещал помочь собраться и отвезти деда до дома сестры. Но настроение у него почему-то испортилось.

Позже, устраиваясь на ночь и слушая, как покашливает в соседней комнате дед, Поляков поймал себя на мысли, что будет скучать без него. Хотя вроде бы должен радоваться, что наконец-то останется один. Он заметил, что дед в последнее время тоже заметно скис, хотя старательно это скрывал. Конечно, легко ли в таком возрасте сняться с насиженного места и уехать в чужой город. Здесь-то всё знакомо: соседи, аптеки, продавцы в магазинах, врачи…

Сейчас, машинально следя за дорогой, Поляков в очередной раз задумался: а может, и не стоит деду никуда уезжать?.. С другой стороны, у него есть одинокая сестра – вот пусть и живут вместе. Дед ему даже не дальний родственник! Они просто случайно оказались на одной территории. А Полякову давно пора устроить личную жизнь. Но это суждение, логичное и правильное, никак не желало укореняться в сознании. На душе по-прежнему было муторно.

Ближе к пяти вечера Поляков шёл к своему подъезду, держа в каждой руке по два пакета из супермаркета. У одного из пакетов лопнула ручка, бутылка молока, упаковка ряженки и банка сгущенки вывалились на землю.

– Тьфу ты, зараза, – сквозь зубы выругался Поляков. Присел на корточки и принялся собирать продукты.

– Дык давай, что ли, помогу, – раздался сбоку хриплый голос.

Поляков поднял голову и увидел Николая Егорыча, соседа с первого этажа. Несмотря на тёплую погоду, на нём была фланелевая клетчатая рубашка и тренировочные штаны с начесом. В углу рта торчала неизменная сигарета.

– Ничего, справлюсь, спасибо, – резковато бросил Поляков. Общаться ни с кем не хотелось.

– Ну, как хошь. Как Володька-то? Чё-то не видно его. Не захворал опять, нет?

– Да ничего вроде. К сестре собирается.

– Батюшки! К сестре! – Николай Егорыч поперхнулся и натужно закашлялся.

Поляков закончил сражаться с пакетами и выпрямился.

– Да, а что такого?

– Погоди, не пойму. Дык ему плохо, что ль? – переспросил Николай Егорыч, нахмурив кустистые седые брови.

– Почему плохо-то? – нервно проговорил Поляков.