Малые поэмы - [13]

Всех остальных собратьев и Богинь!

Борьба меж вами нынче, и мятеж:

Отцу враждебен сын. Я видел: пал

Мой первенец, развенчанный отец,

Меня — меня! — моливший: „защити!“

Но был неотразим сыновний гром,

И я в туманы спрятал бледный лик…

Свою погибель чуешь? Неспроста,

Коль Боги не походят на Богов!

Я создал вас божественными встарь:

Суровы, строги, безмятежны, вы

Миропорядок божеский блюли.

А ныне стали страх, томленье, гнев,

И лютость вам присущи наравне

Со смертными, чинящими раздор

В юдоли бренной… Сын мой, это знак —

Прискорбный знак паденья и конца!

Но не сдавайся! Ты могуч и смел,

Ты — горний странник, несомненный Бог!

О, дай отпор годинам тяжким, полн

Эфирной мощи! Я же — только голос,

Безликий, точно ветер и прилив —

Как ветер и прилив, сыны стихий.

Но ты — иной. А посему — спеши

Опередить беду. Хватай стрелу,

Покуда лучник целится! Стремись

На землю: Крон спасения взалкал!

А я крылатый огнь оберегу

И буду небесам опекуном».

Вселенский шепот слыша, исполин

Восстал тотчас, и поднял к сонму звезд

Свой лик, раскрывши веки широко.

Уран умолк. Но, веки широко

Раскрывши, все глядел на сонмы звезд

Гиперион… А после, как ловец

Жемчужин, прыгающий с борта в хлябь,

Склонился Бог — и с кромки межевых

Свинцовых туч беззвучно канул в ночь.

Книга II

В один и тот же быстрокрылый миг

Низринулся Гиперион стремглав,

А Крон и Тейя край узрели, где

Рыдала Рея, и Титаны стон

Вздымали. Слезы падали во мглу,

Стенанья глохли: яро грохотал

Незримый водопад, и горных рек

Незримых раздавался грозный рев —

И стонущий не слышал сам себя.

Скала скалу теснила, всяк утес

К соседнему склонялся, точно зубр,

Челом к челу встречающий врага:

Они смыкались в каменную сень,

Изгоям дав угрюмейший затин.

Сидевшему — престолом был гранит,

Лежавшему — постелью был базальт,

Иль сланец… И не все тут собрались:

Иной был в узах, странствовал иной.

Терзались Кой, и Гиг, и Бриарей,

Порфирион, и Скорбий, и Тифон,

И много прочих, грозных силой мышц, —

Терзались там, где каждый тяжек вздох,

И стиснутых зубов не разожмешь,

И ни один сустав согнуть нельзя —

Настоль вязка мрачнейшая среда,

Облекшая страдальцев — лишь сердца

Трепещут и колотятся, гоня

Из жилы в жилу судорожно кровь…

Скиталась бесприютно Мнемозина,

Блуждала Фойба от луны вдали:

Бродяжить были многие вольны —

Но большинству пришлось ютиться здесь.

Застыли там и сям громады тел —

Не столь печально хмурое кольцо

Камней священных, древних кельтских глыб —

На пустоши, когда вечерний дождь

Заморосит в унылом ноябре,

Заброшенное капище кропя.

Но все крепились: ни глагол, ни жест,

Ни взгляд не выдавал ничьей тоски.

Давно и втуне ярость исчерпал

Поникший Крий, в осколки раздробив

Булатной палицей ребро скалы.

Но шею змия стискивал Япет

В огромном кулаке, — а змий давно

И жало вывалил и, словно плеть,

Обвис, казненный — ибо не дерзнул

Зевесу ядом в очи плюнуть гад.

И распростерся подбородком вверх

Страдалец Котт, а теменем — в кремень

Уперся и, раскрыв беззвучно рот,

Вращал глазами страшно. Близ него

Стояла та, кого гигантский Каф

Зачал, и в лютых муках матерь Гея

Рожала — ибо Азия крупней

Всех остальных рожденных Геей чад.

И мысль о достославных временах

Грядущих просветляла скорбный лик:

В поречьях Окса или Ганга храм

За храмом рисовала ей мечта,

И острова, и купы щедрых пальм…

И Титаниде скипетром служил

Индийского слона огромный клык.

Над ней, облокотившись об уступ,

На коем он свалился, Энкелад

Лежал: когда-то смирный, словно вол,

Пасущийся средь заливных лугов —

А ныне злобный, точно лев иль тигр.

И, месть лелея, мысленно теперь

Метал он горы во второй войне,

Грядущей — и с Олимпа Божества

Бежали в обликах зверей и птиц.

Здесь Атлас был; и Форкий, что Горгон

Зачал; и были Океан с Тефидой,

У коей на груди рыдала дщерь

Климена, распустившая власы.

Фемида же упала подле ног

Закутанной, что горная сосна,

В холодные, сырые облака,

Неузнаваемой царицы Опс.

Но здесь прервется перечень имен:

Коль Муза возжелает воспарить —

Задержишь ли? А Музе время петь

О Кроне с Тейей, что сюда взошли

От горших бездн по скользкой и крутой

Тропе… Возникли две главы сперва

За гранью скал, потом тела — и вот

Осталось восхожденье позади.

И к логову изгоев Тейя длань

Беспомощно простерла — трепеща,

Украдкой созерцая Кронов лик.

Пытался богом оставаться Бог:

Отринуть гнев, томление, печаль,

Тоску, надежду, ярость, и алчбу

К отмщению, и — паче прочих чувств —

Уныние… Вотще! Бесстрастный Рок

Его седины мертвою водой

Уж окропил, и сопричислил к смертным.

Застыла Тейя в страхе… И сыскал

Несчастный сам дальнейшую стезю.

Больнее сердцу от земных потерь,

Душе тоскливей от мирских утрат,

Коль видишь злополучную семью,

Где беды столь же тяжкие стряслись.

И Крон, войдя к изгоям, обомлел

И сник бы, но взглянуть успел в глаза

Тому, кто был могуч, и Крона чтил —

Титану Энкеладу. И воспрял,

Одушевился Крон — и грянул клич:

«Глядите, вот ваш Бог!» И грянул стон

В ответ, и скорбный вой, и жалкий вопль —

Но всяк склонился, Крона восхвалив.

Развеяв сумрак облачных завес,

Глядела Опс, отчаянно бледна,

С мольбой в запавших, выцветших очах.

Когда взревет Зима, дремучий бор

Шумит — подобный же возникнет шум

Среди бессмертных, если, перст воздев,

Глаголать Бог намерится — изречь

Неизрекомое, и каждый звук