Малийские этюды - [9]

Молодые люди французского языка не знали. Адама заговорил с ними на бамбара. Они весело и, как мне показалось, шутя отвечали ему. Адама сказал, что он понял не все из разговора с юношами, так как здешний бамбара отличается от бамбара, на котором говорят жители Бамако.

Когда мы добрались до Тубалы, на землю уже опустилась ночь. Из-за отсутствия электричества жизнь в малийской деревне замирает рано, да и тяжелый труд к концу дня валит крестьян с ног, ведь с первыми лучами солнца — пока не жарко — им снова надо отправляться в поле на работу.

Исса совсем расстроился и чувствовал себя неловко.

— Я же говорил, — шептал он, — бамбара не любят поздних гостей.

Сопровождавшие нас юноши с криками ринулись в темноту. Вскоре к машине приблизились какие-то фигуры с фонариками в руках. Исса обратился к ним с приветствиями. Заискивая и все кивая в мою сторону, он что-то говорил пожилым крестьянам, которые по очереди пожали мне руку, по местному обычаю поддерживая локоть правой руки — левой. Делается это в знак особого уважения к гостям.

Подсвечивая дорогу фонариками и предупреждая о неровностях почвы, повели нас по лабиринту глиняных стен. Конечным пунктом оказался дворик с навесом из соломенных матов. Нам предложили расположиться на соломенной циновке. Мы сидели в темноте лишь при свете звезд. Старуха принесла нам большую кружку воды и предложила напиться. Это было типичное африканское гостеприимство. Гостя, проделавшего большой путь, прежде всего нужно напоить. Мне подали кружку с питьем. Прислонив ее к подбородку и слегка наклонив, я стал громко причмокивать губами, стараясь как можно правдивее изобразить, будто пью воду. Фомбе повезло. Он соблюдал мусульманский пост и, сославшись на это, передал кружку Адаме, не притрагиваясь к воде. Адама, не стесняясь, решительно отказался, и Иссе самому пришлось отпить из кружки.

Наконец в ближайшей хижине затеплился свет керосиновой горелки, возле которой долго умывался и полоскал рот худой старик в остроконечном колпаке.

Исса наклонился ко мне и, кивая в сторону старика, с благоговейным трепетом прошептал:

— Это Тьебле Тогола, главный священник деревни.

Старику вынесли циновку, и он устроился напротив нас. Исса о чем-то быстро заговорил с ним на бамбара, часто повторяя слова «Москва» и «Ташкент». Старик молча кивал головой, изредка поглядывая в сторону. В разговоре Исса все время жестикулировал, придвигал к священнику пачки с сахаром и бутылки с вином. При слабом свете светильника старик придирчиво разглядывал подмокшую картонную упаковку из-под сахара. В дороге у нас разбилась бутылка с вином и залила пачки с сахаром. Исса то и дело униженно подкладывал уцелевшие пачки сахара священнику, всячески стараясь показать, что подарки не пострадали.

Вскоре появился пожилой мужчина в белой круглой шапочке. Это был староста деревни Фаболи Тогола. Вместе со стариком они куда-то исчезли.

— Понимаешь, Тьебле страшно недоволен нашим поздним приездом, — сказал вконец расстроенный Исса. — Вообще-то они нас ждали, но были уверены, что мы прибудем до захода солнца. Ночные визиты здесь не приняты. Старик сказал, что гость разносит весть о деревне по всему миру. Тем более такой далекий гость, как ты. Чтобы все узнали о здешних людях только хорошее, его нужно принять со всеми почестями, что сделать ночью просто невозможно. Плохой прием может скомпрометировать деревню в глазах твоих соотечественников. Поэтому сейчас соберется совет старейшин, на котором будет решаться вопрос, принимать нас на ночлег или нет.

Мне стало как-то не по себе.

— А как же законы гостеприимства, Исса?

— Гостеприимство гостеприимством, но в этих местах существует не менее важный и непреложный закон: чтобы не обременять хозяев ночными хлопотами, гость должен уметь рассчитывать время, которое ему необходимо, чтобы приехать в деревню засветло. Кроме того, есть поверье, что ночной гость приносит несчастье.

Вскоре нас повели на площадь. Юноша, участник обряда инициации, нес за нами циновку, на которую мы сели.

Сбоку на площади, словно нашест, укреплены два бревна, напоминающие по своей конструкции разновысокие спортивные гимнастические брусья. Это и есть местная «палата лордов». На верхнем бревне, упершись ногами в нижнее, устроились старейшины. Деревня управляется по принципу патриархальной геронтократии, поэтому авторитет и власть стариков здесь практически абсолютны.

Вновь долго и горячо что-то говорил Исса. В его выступлении опять слышались слова «Москва» и «Ташкент». Старики кивали головами, рассматривали принесенные на площадь бутылки. Наконец после короткого совещания Фаболи Тогола произнес речь, в которой теплые слова приветствия к гостям сочетались с пожеланиями хорошо провести время в деревне.

Нам отвели новую, чистую пристройку в доме Тьебле Тоголы. Это большая честь. Глинобитный пол был устлан соломенными циновками.

— Исса, что это вы в своей речи так часто упоминали Москву и Ташкент?

— Я рассказал им, что ты из Москвы, великого города великой страны, страны, которая нам много помогает. Я говорил им, что видел вашу страну собственными глазами, посетил Москву и Ташкент и убедился, что в вашей стране живут хорошие люди. Старики, посоветовавшись, решили, что гость из такой хорошей страны — хороший гость, поэтому они и разрешили нам остаться.