«Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - [72]

.

Брошенные жены вели себя по-разному. Одни писали письма и просили разыскать мужей, не имея никаких меркантильных соображений. Просто беспокоились, почему муж давно не пишет и куда-то пропал, а «неизвестность переносить очень тяжело»629. Другие, разобравшись в ситуации, искали инстанции, которые помогут вернуть мужа или хотя бы наказать его. Завидуя жизни в Германии, возмущались: «…устраивает свою жизнь прекрасно, занимает должность помощника коменданта, имеет комфортабельный коттедж, автомобиль и полный семейный уют»630. Обвиняли неверных мужей в разгульной жизни, просили принять меры. При расследовании порой выяснялось, что «фактическая жена» майора О. работает в той же комендатуре, они вместе с 1942 года. Ждут ребенка. Ведут скромный образ жизни. Характеризуются положительно. Майор ежемесячно высылает «на детей 900 рублей», постоянно отправляет посылки. Был даже согласен забрать детей к себе. Все равно жена на развод не соглашалась. И добилась своего: было дано указание «разобрать дело в партийном порядке»631.

Привлекая партию в качестве семейного арбитра, жены строили свои обвинения на привычных советских клише – «чужой для нашей советской жизни»632: «Муж мой коммунист, офицер, политработник, как [он может] говорить о капиталистических пережитках? <…> Таким людям одно название „болтуны“, они для партии ценности не представляют, эти люди примазывавшиеся к партии попутчики. Мне кажется, что партия обязана вести с такими горе-коммунистами борьбу, гнать их из своих рядов»; «…как он может быть в партии и работать на политработе, как партия может доверить таким людям советское партийное слово»633. Жены понимали, что подобные обвинения обязательно привлекут внимание к провинившемуся и заставят крутиться партийный механизм. Тем более что часто они направляли письма в самые высокие инстанции – в ЦК ВКП(б) или самому генералиссимусу634. В ход шли и письма от детей «великому вождю», написанные взрослой рукой, знавшей, как и что нужно писать. При этом автор не забывал упомянуть, что, хотя положение семьи сложное, но «в эпоху сталинского счастливого детства» у детей, несмотря ни на что, «есть отец» – «наш дорогой Иосиф Виссарионович Сталин»635. Так партия прорывалась в семейные отношения. Жены совершенно добровольно наделяли ее ролью арбитра в делах, казалось бы, абсолютно личных. Грозить «изменщику» потерей партийного билета стало на долгие годы делом обыденным.

К жалобам жен в СВАГ относились с вниманием, выясняли обстоятельства, но, если они были в пользу мужа, «обвиняемому» скорее сочувствовали. Те, кто не успел официально развестись с «прошлыми» женами, мог отделаться выговором по партийной линии, от таких лишь требовали в срочном порядке урегулировать семейные дела, с пониманием выслушивали объяснения: жить с женой не могу, взаимоотношения «дошли до таких пределов, что мы ненавидели друг друга»636. По-настоящему суровы были к тем, кто не помогал оставленной семье, не платил алименты или вставал на путь откровенного обмана. Тем более что в декабре 1947 года Президиум Верховного Совета СССР потребовал усилить «борьбу с нарушениями законов о взыскании алиментов на содержание детей»637.

Весь 1948 год военная прокуратура СВАГ занималась выявлением злостных неплательщиков. Например, выяснилось, что капитан Е., получив исполнительный лист, просто уничтожил его. Мало того, уговорил товарища по службе сообщить жене, что умер и алименты взыскать невозможно. Вся эта история тянулась более двух лет. Наконец, с помощью военного прокурора исполнительный лист был вручен капитану. И хотя «за злостное уклонение» провинившегося следовало привлечь к уголовной ответственности, учли, что «предание суду» лишит ребенка материальной помощи, поэтому наказали предприимчивого капитана лишь пятнадцатью сутками ареста с содержанием на гауптвахте638. Не всем так везло. В мае 1948 года военная прокуратура выявила другого злостного неплательщика – майора К. Результаты проверки были направлены в военный трибунал земли Бранденбург. Наказывать не стали, на первый раз припугнули и строго предупредили: «…если в дальнейшем он допустит задолженность, будет предан суду военного трибунала». Решение было объявлено всему офицерскому составу в назидание639. Не таким уж и ненужным было по тем временам вмешательство государства в семейные дела.

Что же касается партии, то ее воспитательным усилиям часто сопутствовали отменное ханжество и лицемерие. Функционеры понимали, что никто (в том числе и они) не застрахован от неурядиц в семейной жизни и дамоклов меч партийной морали может опуститься на любую голову. Но старались все же выполнить поставленную задачу. На партбюро и партсобраниях во всеуслышание обсуждали самые интимные подробности семейной жизни: измены, аборты, внебрачных детей, нехорошие болезни… Из писем-жалоб в обкомы, парткомы, начальству или лично товарищу Сталину эти подробности перекочевывали в партийные протоколы. Возмущались подобным подглядыванием за жизнью человека лишь редкие одиночки. Большинство пыталось соблюдать писаные или неписаные правила, а если попадали под удар – смирялись и терпели.