Маленький полустанок в ночи - [3]

— Что?

— «Сага о саскаваче».

— Где?

— Есть такой новый журнал, «Камчатка». В Петропавловске. Случайно узнал, случайно послал, случайно напечатали… Бывает!

— Поздравляю!

— Ладно, — буркнул Озол. — Поздравлять после будете. Потом. А пока накрывайте на стол. Ведь сейчас собираться начнут. Не у всех же склероз. А я займусь кофе. Что у вас там есть?

— Сами разберетесь, — сказал Баржин.

— Разберусь, естественно. — Озол скрылся в кухне, и вскоре оттуда раздался его страдальческий голос: — И когда я научу вас покупать кофе без цикория, Борис?

«Знает, — решил Борис. — Конечно, знает. Ну и пусть». Почему-то ему стало полегче — самую малость, но полегче.

IV

Озол таки знал.

С самого утра у него все валилось из рук. Даже правка старых рукописей — работа удивительно интересная, которой он всегда вводил себя в норму, — и то не шла.

Он пытался читать, валялся на диване, курил… С четырех начал дозваниваться в лабораторию — тщетно! И только около семи ему позвонил Гиго.

Итак, первая попытка оказалась неудачной. Плохо… Но и не трагедия.

— С шефом здорово неладно, — сказал Гиго. — Я, конечно, понимаю, что ему тяжелее всех нас, но… Он даже не попрощался ни с кем. Я такого не помню.

Ну конечно, это же Баржин, «счастливчик Баржин», не знавший еще ни одного поражения…

— Ладно, — сказал Озол. — Это поправимо. Кстати, ты не забыл, что шеф нынче именинник?

— Но он никого не приглашал.

— Я приглашаю. — Озол повесил трубку.

Ему не нужно было напрягать воображение, чтобы ясно представить себе, как все это происходило: Озол хорошо знал и обстановку, и людей.

…Яновский увел Перегуда в физиологическую экспериментальную. Перегуд сел в кресло — большое, удобное, охватывающее со всех сторон кресло энцефалографа; под потолком начала мерно вспыхивать — три раза в секунду — лампочка; заунывно запел усыпляющий сигнал. Зойка с Лешкой и Борей-бис замерли в машинной, куда подавалась информация со всех налепленных на Перегуда датчиков. У дверей наготове стоял Зимин — на случай экстренной медицинской помощи, хотя представить себе ситуацию, в которой такая помощь могла бы понадобиться, довольно трудно.

Слишком проста вся схема эксперимента. Баржин заперся в своем кабинете. Гиго мягкой походкой горца прогуливался по коридору, где толклась молодежь из обеих экспериментальных групп.

Время остановилось…

И теперь, трясясь через весь город в старенькой «Волге» — ему всегда удивительно везло на такси, — Озол думал, что в неудаче этой есть определенная закономерность. Яновский… Впрочем, это последнее дело — махать кулаками после драки. Ведь когда Баржин привел Яновского в лабораторию и сказал, что «Михаил Сергеевич любезно согласился принять участие в наших опытах», — Озол был так же доволен, как и все остальные. Это сейчас легко говорить и думать, что уже тогда у него было какое-то предубеждение… Не было. «Задним умом все мы крепки. А тогда…» Яновский был человеком в своем роде удивительным. С детства он обнаружил в себе способность к внушению и нередко ею пользовался — и в играх со сверстниками, и в школе на занятиях, а когда стал постарше — в отношениях с девчонками. Потом поступил в медицинский институт, кончил его и стал врачом-психотерапевтом. По отзывам — врачом неплохим. Но в один прекрасный день он сменил белый халат на черный фрак и стал выступать на сцене — новый Вольф Мессинг или Кунн. Успех он имел потрясающий, на его вечера народ валил толпами. Как Баржину удалось уговорить его принять участие в эксперименте, до сих пор неизвестно. И все же… Было в Яновском что-то излишне, как бы это сказать… эффектное, что ли. Этакий новоявленный Свенгали. В кино бы ему — играть «Властелина мира». Но это опять же задним умом…

Сам Озол был вовлечен в орбиту хомофеноменологии примерно через год после того, как Старик дал Баржину лабораторию. Однажды Баржин наткнулся на научнофантастический рассказ, в котором некий Озол писал о неиспользованных физических и психических возможностях человека. Идея как таковая была не нова и обыгрывалась в научной фантастике неоднократно. Но Озол нашел любопытное решение: стресс, но стресс «пролонгированный», длительный и управляемый. Лонгстресс. Баржин показал рассказ Позднякову.

— А что? — сказал Леша. — В этом есть нечто… Я и сам об этом думал. Прикинем?

— По-моему, стоит, — сказал Баржин. — Так что ты прикинь, а мы поищем этого парня.

Найти Озола оказалось несложно. Хотя он не был членом Союза писателей, но состоял в какой-то секции, и адрес Баржину дали сразу же. С такими людьми Баржину еще не приходилось встречаться. Было Озолу от силы лет тридцать; он был лохмат, бородат и усат — истинно поэтическая внешность. Резкий, угловатый, иногда он был совершенно невыносим. И в то же время Баржин готов был голову дать на отсечение, что Озол талантлив.

Озол обладал буйной фантазией. Сам он объяснял это очень просто:

— У всех вас на глазах шоры образования, специализации. А вот я человек простой, необразованный, — Озол всегда бравировал своей десятилеткой, любил прикидываться этаким «мужичком из глубинки», — я могу девять раз попасть пальцем в небо, зато уж десятый… Потому что меня не ограничивает знание всех законов. Помните старый анекдот про Эйнштейна: «Десять тысяч мудрецов знают, что этого сделать нельзя, потом появляется дурак, который этого не знает, и он-то делает великое открытие»? Вот таким дураком и надо быть! Я дилетант. В лучшем, но, увы, утерянном значении этого слова. Ведь что такое дилетант в исконном смысле? Противоположность специалисту. Специалист знает все в своей области и чуть-чуть в остальных. Дилетант же, не имея специальных познаний ни в одной области, имеет представление обо всех…